Диана 
Звонок в дверь разорвал тишину, как нож — тонкую ткань её терпения. Анна застыла перед зеркалом в прихожей, сжимая расчёску так сильно, что костяшки пальцев побелели. Её отражение смотрело на неё с усталостью, которой не было ещё несколько лет назад. Седые пряди, которые она безуспешно пыталась уложить в аккуратный пучок, торчали, как символ её внутренней борьбы. Когда-то она тратила часы, чтобы выглядеть безупречно — платье, подчёркивающее тонкую талию, лёгкий макияж, подчёркивающий её зелёные глаза. Теперь же синяк у виска, замаскированный тональным кремом, всё равно проступал, как горькое напоминание. «Споткнулась, ударилась о край стола», — мысленно повторила она заученную ложь, которую никто уже не спрашивал.
— Анна, ты оглохла? — голос Максима, холодный и острый, как лезвие, вернул её в реальность. — Гости вот-вот будут. Приведи себя в порядок, не позорь меня перед роднёй.
Он стоял в дверях, поправляя свой идеально завязанный галстук. Его взгляд скользнул по ней, задержавшись на синяке, который она так старательно пыталась скрыть. Максим подошёл ближе, его пальцы небрежно поправили её волосы, прикрывая след на виске. От этого прикосновения Анна невольно вздрогнула, но он, кажется, не заметил — или не захотел замечать.
— И улыбайся, ради бога, — добавил он, прищурившись. — У меня юбилей, сорок лет. Вся семья приедет, твои тоже. Постарайся выглядеть человеком, а не как привидение.
Анна кивнула, опустив глаза. Двенадцать лет назад она смотрела на Максима с восторгом: успешный бизнесмен, обаятельный, внимательный — он казался идеальным. На людях он до сих пор был таким: подливал вино, шутил, обнимал её с показной нежностью. Но за закрытыми дверями его забота превращалась в контроль, а комплименты — в упрёки. Каждый синяк на её теле был частью этой «заботы», каждый шрам — напоминанием, что она давно перестала быть собой.
— Платье смени, — бросил он, оглядывая её с ног до головы. — Это не одежда, а какое-то тряпьё. Неужели нельзя выглядеть прилично?
Звонок в дверь спас её от ответа. Лицо Максима мгновенно преобразилось: губы растянулись в радушной улыбке, глаза засияли, как у актёра, вышедшего на сцену.
— Ну вот и наши гости! — воскликнул он, подталкивая Анну к двери. — Давай, дорогая, встречай семью.
В прихожую вошли её родные. Первой появилась Ирина Павловна, мать Анны, с тёплой улыбкой и лёгким ароматом лаванды, который всегда сопровождал её. Она обняла дочь, но тут же отстранилась, вглядываясь в её лицо.
— Аня, милая, ты что-то совсем исхудала, — сказала она, нахмурив брови. — И бледная, как полотно. Ты здорова?
— Да она у меня трудоголик, — вмешался Максим, обнимая тёщу за плечи с такой лёгкостью, будто они были лучшими друзьями. — Вечно в делах, работа, дом… Пора бы ей отдохнуть, собой заняться.
Анна сжала губы, чтобы не выдать себя. Отдых? Три месяца назад её уволили из рекламного агентства, где она проработала тринадцать лет. Её проекты, когда-то отмеченные наградами, стали тускнеть: она пропускала встречи, боясь опоздать домой, избегала новых идей, чтобы не спровоцировать Максима. «Ты и без работы справишься, дома сиди», — сказал он, когда она пыталась возразить. Реорганизация в агентстве стала лишь формальностью: её уволили одной из первых, как «неэффективного сотрудника». И, может, они были правы. Трудно быть эффективной, когда каждое утро начинается с попытки угадать, что сегодня разозлит мужа.
Следом за матерью вошёл отец, Виктор Сергеевич, всё ещё статный, несмотря на возраст, с густыми бровями и привычкой говорить громко, как будто он всё ещё на заводе, где проработал тридцать лет. Последней влетела Лиза, младшая сестра Анны, в ярком жёлтом платье, с улыбкой, от которой комната будто засияла.
— Аня! — Лиза бросилась к сестре, но остановилась, вглядевшись в её лицо. — Господи, что с тобой? Это… Максим? — её голос дрогнул, глаза расширились, заметив синяк, который тональный крем не смог полностью скрыть.
— Присядь, Лиза, — тихо, но твёрдо сказала Анна, жестом указывая на гостиную. — Мне нужно кое-что рассказать. И показать.
Она не дала сестре ответить, повернувшись к гостям. Максим уже разливал вино, играя роль идеального хозяина. Его голос звучал так тепло, что даже Анна на мгновение засомневалась в своих воспоминаниях.
— Проходите, угощайтесь! — воскликнул он, поднимая бокал. — Сорок лет — повод собраться всей семьёй. Аня, дорогая, помоги с закусками, а то я один не справлюсь.
Праздник шёл своим чередом. Максим шутил, подкладывал гостям еду, то и дело касался плеча Анны, оставляя на коже невидимые следы. Никто не замечал, как его пальцы сжимали её чуть сильнее, чем нужно. Никто, кроме Лизы. Её взгляд то и дело возвращался к сестре, и Анна чувствовала, как в груди нарастает ком. Лиза всегда была её противоположностью: яркая, живая, полная энергии. В университете она изучала психологию и уже на первом курсе начала говорить о том, как важно «слушать своё сердце». Анна когда-то тоже была такой — пела на студенческих вечеринках, играла на гитаре, мечтала о карьере в рекламе, где её идеи могли менять мир. Теперь её гитара пылилась в кладовке, а мечты растворились в бесконечных попытках угодить Максиму.
— А помните, как Аня пела в юности? — вдруг сказала Ирина Павловна, глядя на дочь с тёплой улыбкой. — Такой голос был, заслушаешься. На всех семейных праздниках выступала. А сейчас что-то совсем замолчала.
— Да она у нас скромница стала, — подхватил Максим, но в его глазах мелькнула тень раздражения. — Я ей говорю: пой, танцуй, живи в удовольствие! А она всё дома сидит, хандрит.
Анна опустила взгляд, сжимая под столом салфетку. Петь? Последний раз она пыталась петь в ванной, думая, что Максим на работе. Он вернулся раньше, оборвал её: «Хватит выть, соседей перебудишь». Её гитара, подарок отца на восемнадцатилетие, уже два года стояла в кладовке, заваленная коробками. Когда-то она сочиняла песни, которые заставляли друзей плакать и смеяться. Теперь её голос звучал только в голове, заглушённый страхом.
— Аня, может, сходим куда-нибудь? — Лиза наклонилась к сестре, понизив голос. — В кафе, в кино, в парк? Ты совсем пропала. Помнишь, как мы в детстве сбегали на пруд, купались до темноты? Давай вернём те времена.
— Конечно, сходите! — вмешался Максим, слишком громко. Его взгляд скользнул по Лизе, задержавшись на её платье, на её улыбке. — Лиза, ты прямо звезда. Вылитая Аня в молодости.
Анна замерла. Этот взгляд — оценивающий, собственнический — она знала слишком хорошо. Когда-то он смотрел так на неё, в первые месяцы их знакомства, когда она ещё верила, что он восхищается ею. Теперь его глаза изучали Лизу, и в груди Анны что-то оборвалось. Она вспомнила, как год назад Максим начал сравнивать её с другими женщинами — коллегами, знакомыми, даже случайными прохожими. «Посмотри, как она себя держит. А ты? Запустила себя совсем». Эти слова жгли, как раскалённое железо.
— Спасибо, Максим, — Лиза улыбнулась, не замечая подтекста. — Аня, давай правда выберемся? В субботу, в кафе у реки? Там ещё живая музыка по вечерам.
— Да, — тихо ответила Анна, чувствуя, как в кармане фартука нагревается телефон. Неделю назад она начала записывать их с Максимом «разговоры». Сначала это было импульсивно — после очередной ссоры, когда он швырнул её ноутбук на пол, обвиняя в «пустой трате времени» на онлайн-курсы. Она настроила автоматическое сохранение в облако, не зная, зачем. Может, чтобы доказать себе, что не сходит с ума. Может, чтобы однажды решиться.
Праздник тянулся бесконечно. Максим блистал: рассказывал анекдоты, вспоминал, как они с Анной путешествовали в молодости, хотя Анна знала, что половину этих историй он выдумал. Гости смеялись, поднимали тосты, и только Лиза то и дело бросала на сестру тревожные взгляды. Когда Виктор Сергеевич предложил тост за «золотого зятя», Анна почувствовала, как горло сдавило. Она подняла бокал, но не выпила — вино казалось кислым, как её мысли.
— Аня, ты чего такая тихая? — отец нахмурился, глядя на неё поверх очков. — Раньше за словом в карман не лезла, а теперь будто тень.
— Устала, наверное, — ответила она, стараясь улыбнуться. Улыбка вышла натянутой, как маска, готовая треснуть.
— Устала она, — фыркнул Максим, но тут же смягчил тон. — Я же говорю, ей надо развеяться. Вот, может, с Лизой по магазинам сходит. Лиза, у тебя вкус отличный, научи сестру.
От того, как он произнёс имя Лизы, у Анны похолодело внутри. Она знала эти интонации — сладкие, с лёгкой насмешкой, как будто он уже приценивался к новой «вещи». Когда-то он говорил так с ней.
Гости разошлись за полночь. Дом опустел, оставив после себя запах вина, крошки на скатерти и гул в голове. Анна загружала посудомойку, стараясь двигаться бесшумно. Она знала, что тишина не спасёт — Максим всегда находил повод. Его шаги за спиной прозвучали, как сигнал тревоги.
— Ну что, — его голос был пропитан ядом, — видела, какая у тебя сестра? Молодая, живая, красивая. А ты? Погляди на себя. Тень, а не женщина.
Он схватил её за руку, сжав запястье с ещё не зажившим синяком. Анна не шелохнулась, лишь посмотрела ему в глаза. Впервые за годы она не отвела взгляд.
— Ты прав, — сказала она спокойно, и её голос прозвучал неожиданно твёрдо. — Я не та, что раньше.
Максим усмехнулся, но в её тоне было что-то новое, что заставило его замереть. Анна медленно достала телефон из кармана и включила запись. Из динамика раздался его голос — резкий, угрожающий, записанный вчера: «Ты вообще кто такая, чтобы мне указывать? Сиди дома и не высовывайся! Хочешь, чтобы я тебе ещё раз объяснил?»
— Это только одна запись, — сказала она, не отводя глаз. — Я отправила их все. Лизе. Маме. И в полицию — на случай, если что-то пойдёт не так.
Максим побледнел, его рука разжалась. Он открыл рот, но слова застряли.
— Ты… что ты наделала? — прошипел он наконец, отступая на шаг.
— То, что должна была сделать давно, — ответила Анна. Она повернулась и вышла из кухни, оставив его стоять посреди комнаты, словно призрак его собственного мира, который начал рушиться.
На следующий день Анна собрала сумку. Она вытащила из кладовки гитару, стряхнула пыль с футляра и провела пальцами по струнам. Они были расстроены, но всё ещё звучали. Как и она сама. Выйдя из дома, она не оглянулась. Впереди была неизвестность, но впервые за годы Анна почувствовала, как её лёгкие наполняются воздухом, а сердце — лёгкостью. Она шагнула на улицу, и где-то в глубине души зазвучала мелодия, которую она когда-то пела. Мелодия свободы.
