Диана 
Марина всегда знала, что с ее сыном, Сашей, что-то не так. Еще в роддоме, глядя в его спокойные, но какие-то слишком глубокие глаза, она чувствовала: в них нет той искры, которую она видела у других младенцев. Она не могла объяснить, что именно ее тревожит, но шестое чувство, отточенное годами жизни рядом с сестрой Леной, не подводило. Лена, ее близнец, родилась с особенностями, которые навсегда отделили ее от мира, оставив в своем, непостижимом для других.
«Пусть он будет здоров, пусть он будет здоров», — шептала Марина, пока качала коляску, пока кормила Сашу, пока укладывала его спать. Она повторяла это, как заклинание, надеясь, что слова отгонят беду. Но беда уже поселилась в ее жизни.
— Успокойтесь, все с ним нормально, — твердили врачи, когда Марина, запинаясь, пыталась рассказать про его взгляд, про тишину, которая была слишком тяжелой для младенца. — Вы просто устали. Попейте травяной чай.
Но Марина знала: что-то не так. Она помнила, как в детстве, бегая по лугам за домом бабушки, собирая ромашки или играя в догонялки с соседскими детьми, она украдкой радовалась, что она — не Лена. Они родились почти одновременно, но судьба разделила их: Марине досталась легкость, а Лене — молчаливый, закрытый мир. И теперь, таская на руках орущего Сашу, которому уже исполнилось шесть, Марина чувствовала, что расплачивается за те детские мысли. Саша бился в истерике, пачкая ее пальто грязными кроссовками, которые категорически отказывался менять на новые.
— Такой большой, а все еще как маленький, — ворчала женщина в красной шапке, проходя мимо. — Маме, небось, тяжело.
Марина опускала глаза, чтобы не видеть ни осуждения, ни жалости. До остановки оставалось полкилометра, и она молча считала шаги, чтобы не сорваться.
Когда Саша был спокоен, они ездили на трамвае к его любимой площадке. Она была в трех остановках от дома — старенькая, с облупившимися каруселями в виде ракеты и скрипучей горкой, но Саша обожал ее. Однажды они случайно наткнулись на эту площадку, ожидая приема у логопеда, и с тех пор Марина возила его туда почти каждый день. Это было легче, чем терпеть его крики дома.
С годами ее молитва изменилась. Теперь она не просила, чтобы Саша был здоров. Она мечтала, чтобы он просто… исчез. Растворился, как утренний туман. Она представляла, как просыпается в тишине, в пустой квартире, где нет его кроватки, а Олег, ее муж, все еще рядом, храпит, раскинув руки, будто обнимает весь мир. Олег ушел, не выдержав. Она не винила его — он был сильным, но не настолько, чтобы принять свое бессилие. Он хотел спасать, а спасать было некого.
В редкие дни, когда Саша спал дольше обычного, Марина могла выспаться. Она просыпалась от мягкого света, льющегося в окно, и на минуту притворялась, что ей двадцать, что она только встретила Олега, что их жизнь еще не началась. Она лежала, не открывая глаз, чтобы не видеть детскую кроватку, и представляла, как они с Олегом идут по набережной, смеются, планируют будущее.
Когда до площадки оставалось сто метров, Саша вдруг затих. Он попросился на землю и, пошатываясь в тесных кроссовках, побрел вперед.
— Видишь, вон твоя ракета, — сказала Марина, стараясь звучать бодро. — Хочешь, купим пирожок?
Саша не любил пирожки, но это был их ритуал. Марина брала себе латте с сиропом и два пирожка с вишней, садилась на скамейку и на несколько минут забывала обо всем. Саша тем временем исследовал площадку, иногда кидая песок в других детей, если те попадались на пути.
— Приглядывайте за ребенком! — возмущались другие мамы, и Марина, как всегда, извинялась, хотя в глубине души ей хотелось крикнуть, что она не виновата.
Сегодня площадка была пустой. Марина сидела, грея руки о стаканчик с кофе, и щурилась от солнца. Октябрь был холодным, но свет создавал иллюзию тепла. Она прикрыла глаза, и на миг ей показалось, что она дома, у мамы, где пахнет яблочным пирогом и все просто.
Она вздрогнула, когда поняла, что не слышит Саши. Открыла глаза, но его голубой куртки нигде не было. Не было на горке, не было у карусели, не было у качелей.
Сначала она почувствовала облегчение. Он исчез. Она ведь этого хотела? Но тут же ее накрыл страх — липкий, как пролитый сироп. Она не могла дышать. Медленно поднялась, позвала:
— Саша!
Тишина.
— Сашенька!
Ответа не было. Он редко отзывался, но сейчас тишина была другой — пугающей.
Марина бросилась искать, выкрикивая его имя. К ней подбежала пожилая женщина с собачкой и пара подростков, которые вызвались проверить соседние дворы. Марина дрожащими пальцами набрала Олега.
— Саша пропал, — выдохнула она.
Олег не стал задавать вопросов. Он примчался быстрее, чем она ожидала, и нашел Сашу в соседнем дворе, у пруда. Мальчик сидел на корточках, разглядывая лягушку. Как он перешел дорогу? Почему никто не заметил ребенка одного? Олег передал ей Сашу, который тут же прижался к ней, сонно уткнувшись в плечо. Марина разрыдалась. Слезы текли, смывая ее тайные желания, ее усталость, ее вину. Саша был здесь, и он был ее. Никто не решит это за нее.
— Давай отвезу вас домой, — предложил Олег.
Марина покачала головой.
— К маме. Я хочу к маме.
В машине пахло чем-то сладким — чужим. Новый парфюм? Она не стала спрашивать. Олег молчал, только изредка поглядывал на нее и Сашу в зеркало заднего вида. Марина поблагодарила, взяла деньги, которые он сунул ей, и с Сашей на руках пошла на шестой этаж пешком. Лифт он ненавидел, а истерик ей хватило.
Дома у мамы было тепло. Саша сидел с Леной, показывая ей книжку с картинками птиц, которую подарила бабушка. Они общались на своем языке — жестами, звуками, — и Марина впервые за долгое время улыбнулась. Она сидела на кухне, пила чай с мятой и ела мамин пирог.
— Куртка вся в песке, — заметила мама. — Давай застираю, пока не высохла.
Марина кивнула. Здесь ей было спокойно. Мама понимала ее, как никто другой. Только Марина никогда не спрашивала, хотела ли мама, чтобы Лена. исчезла. И не спрашивала, кого она любит больше. Теперь, глядя на Сашу, который показывал Лене. картинку с савой, Марина сомневалась, что такие вопросы вообще имеют смысл.
— Мама, — позвал Саша.
Он тянул ее за руку. Марина пошла за ним. В ванной шумела вода — мама стирала куртку. Они прошли в комнату Лены. Та Лена сползла с кровати, ей было неудобно. Саша показал — нужно поправить подушку. Марина впервые за шесть лет увидела в его глазах что-то новое — заботу. Она поправила подушку, помогла Лене сесть удобнее и обняла Сашу. Слезы снова подступили, но теперь они были другими. Ей повезло. С ее мальчиком все было так, как надо.
