Диана 
— Опять в этом тряпье? — Артём откинулся на спинку кресла, не отрывая глаз от экрана планшета. Его голос сочился раздражением, как будто сама её одежда была личным оскорблением. — Неужели нельзя выглядеть так, чтобы мне не было стыдно за тебя?
— Я только что закончила стирку, — тихо ответила Вера, поправляя выцветший свитер. — Хотела переодеться перед ужином…
— Ужин? — Артём усмехнулся, и этот звук, острый, как лезвие, полоснул по её нервам. — Ты имеешь в виду ту бурду, которую ты называешь едой? Даже в ресторане ты бы заказала что-нибудь банальное. Никакой фантазии, Вера.
Она проглотила ответ. Раньше она спорила, доказывала, пыталась объяснить, но с каждым годом её голос становился всё тише. Теперь она просто отводила взгляд, чтобы не видеть, как её отражение в зеркале тускнеет с каждым днём.
Десять лет назад жизнь казалась картиной, написанной яркими красками. Вера, с отличием закончившая факультет журналистики, мечтала о репортажах, которые потрясут мир. Артём, тогда ещё начинающий сценарист, обещал ей звёзды с неба и сценарии, которые прославят их обоих. Они строили планы, смеялись над мелочами, строили дом из общих надежд. Но потом родилась Соня, и всё изменилось. Вера ушла с работы, чтобы быть с дочкой, а Артём… Артём стал другим.
— Ты была такой искрой, — любил повторять он, глядя на неё с сожалением. — Все говорили, что ты станешь звездой журналистики. А теперь? Пелёнки, кастрюли, бесконечные мультики для Сони. Где та Вера, которую я полюбил?
Она не отвечала. Соня была её солнцем, но забота о ней и больная бабушка отнимали всё время. Вера растворялась в рутине, а Артём всё чаще напоминал ей, что она «растеряла себя».
— Женщины, которые забывают о себе, становятся обузой, — заявил он как-то за ужином в присутствии своей матери, Тамары Сергеевны. — Вера, ты же была такой яркой. А теперь… ну, посмотри на себя.
Тамара Сергеевна, с идеальной укладкой и неизменной ниткой жемчуга, кивнула с притворной печалью:
— В наше время, Верочка, мы умудрялись всё совмещать. Дом, работа, дети. Конечно, было непросто, но мы не позволяли себе опускаться.
Вера сжала вилку так, что побелели костяшки. Тамара Сергеевна никогда не упоминала, что её «всё совмещать» помогали две помощницы по дому и свекровь, которая брала на себя внуков. Её «непросто» было совсем не тем, что переживала Вера.
— Я не опускаюсь, — тихо сказала она. — Просто… у меня сейчас другие приоритеты.
— Приоритеты? — Артём рассмеялся, будто услышал анекдот. — Назови это как угодно, но ты просто сдалась. Я работаю над сценарием, который может попасть на Каннский фестиваль, а ты даже не спрашиваешь, как продвигается дело!
Это была неправда. Вера спрашивала, но каждый раз натыкалась на его раздражение: «Ты всё равно не поймёшь» или «Не мешай, я в процессе». Ей хотелось кричать, что она понимает, что она всё ещё та же Вера, которая когда-то редактировала его первые наброски. Но вместо этого она молчала.
Однажды вечером позвонила Катя, её подруга со студенческих лет, теперь успешный коуч.
— Ты в порядке? — спросила Катя, уловив дрожь в её голосе.
— Просто устала, — соврала Вера, вытирая слёзы.
— Это не просто усталость, — твёрдо сказала Катя. — Слушай, начни писать. Купи тетрадь и выплёскивай туда всё, что накопилось. Это как терапия, но дешевле.
Вера с сомнением хмыкнула, но на следующий день купила простую тетрадь в мягкой обложке. Вечером, когда Соня уснула, а Артём в очередной раз назвал её «серой тенью самой себя», она открыла тетрадь и начала писать.
«Сегодня он сказал, что я больше не женщина, а функция. Что я готовлю, убираю, но не живу. А как мне жить, если я тону в его ожиданиях? Если я не могу даже вздохнуть, не боясь услышать, что делаю это неправильно?»
Слова лились, как вода из прорванной плотины. Она писала о боли, о чувстве, что её стирают, как ненужную запись на доске. И с каждой страницей становилось легче, будто она возвращала себе кусочек потерянной души.
Тетрадь заполнялась быстро. За год их стало три — потрёпанные, с загнутыми уголками, но полные её правды. Она прятала их в ящике с детскими вещами, куда Артём никогда не заглядывал.
— Что ты там всё пишешь? — спросил он однажды, заметив её за столом. — Список дел на завтра?
— Это моё, — твёрдо ответила Вера, впервые не отводя взгляд.
— Моё, — передразнил он. — У тебя ещё есть что-то своё, кроме этих вечных кастрюль?
Она не ответила, но в тот вечер написала особенно много.
Однажды, перечитывая записи, Вера поймала себя на мысли: это не просто дневник. Это история. Живая, рвущая душу история женщины, которая пытается не исчезнуть под грузом чужих слов. Она показала несколько страниц Кате.
— Это гениально, — выдохнула подруга. — Вера, это не просто записи. Это книга. Честная, как удар в лицо. Ты должна её издать.
— Это слишком личное, — отмахнулась Вера. — Кому это нужно?
— Всем, — твёрдо сказала Катя. — Всем, кто чувствует себя невидимым.
А потом Артём объявил о разводе.
— Мне нужна женщина, которая вдохновляет, — сказал он, глядя куда-то поверх её головы. — А ты… ты просто якорь, который тянет меня на дно.
— И кто же эта муза? — спросила Вера, удивляясь собственному спокойствию.
— Это не важно, — отрезал он. — Мой сценарий уже заметили, скоро будет премьера. А ты… ты останешься здесь, в своей маленькой жизни.
Он ушёл, оставив её с Соней и чувством, что она провалилась в пустоту. Но вместо отчаяния Вера почувствовала странное облегчение. Будто с плеч сняли невидимый груз.
Она вернулась в редакцию, где когда-то начинала. Коллеги приняли её, как будто она никуда не уходила. Жизнь начала выстраиваться заново, но по ночам Вера всё ещё писала. Теперь не только о боли, но и о надежде, о том, как она учится заново дышать.
Однажды она получила приглашение на премьеру фильма по сценарию Артёма. «Талантливый дебют» — гласила афиша.
— Пойдёшь? — спросила коллега.
— Нет, — улыбнулась Вера. — У меня своя премьера.
Она отправила свои записи в издательство с короткой запиской: «Если это ерунда, просто выбросьте».
Через неделю её вызвал главный редактор.
— Это не ерунда, — сказал он, потрясая распечаткой. — Это бомба. Мы издаём. Назови имена героев вымышленными, чтобы избежать проблем, но в остальном — не меняй ничего. Это слишком живое, чтобы редактировать.
Через год книга под названием «Тетрадь свободы» появилась на полках. Вера не хотела громкого заголовка, настояла на простом. Это был её дневник, её спасение, её голос.
Книга взорвала соцсети. Женщины делились её цитатами, плакали над страницами, благодарили за смелость. «Я будто читаю свою жизнь», — писали они. Тираж разлетелся за неделю, а критики назвали «Тетрадь» феноменом, который «заставляет говорить о том, о чём молчали годами».
Вера не была готова к славе. После стольких лет в тени её пугали интервью и телешоу. Но Катя настояла:
— Говори правду. Как в книге. Это твоя сила.
Однажды издательство передало странный запрос. Женщина, представившаяся Тамарой Сергеевной, просила подписанный экземпляр с доставкой. Она была больна и не могла приехать на автограф-сессию.
— Это моя бывшая свекровь, — сказала Вера, глядя на письмо.
Она колебалась, но всё же поехала. Дверь открыла Тамара Сергеевна — постаревшая, с усталыми глазами, но всё ещё с той же ниткой жемчуга.
— Я прочла твою книгу, — сказала она, едва Вера вошла. — И… мне стыдно.
Вера замерла, не ожидая таких слов.
— Я видела, как Артём тебя ломал, — продолжала свекровь. — И вместо того, чтобы остановить, подливала масла в огонь. Потому что… — её голос дрогнул, — потому что мой муж делал то же со мной. Я думала, это нормально. Что женщины должны терпеть.
— Где Артём? — спросила Вера.
— Его фильм провалился, — ответила Тамара Сергеевна. — После твоей книги люди узнали в герое его. Он винит всех, кроме себя. Живёт в съёмной комнате, работает в каком-то агентстве. Я сказала, что помогу, только если он обратится к психологу. Он отказался.
Вера молчала. За окном шумел город, но в комнате было тихо, как перед бурей.
— Я тоже начала ходить к психологу, — вдруг сказала свекровь. — И записалась на курсы керамики. Всегда мечтала, но считала, что это не для меня. Ты заставила меня задуматься, Вера. Твоя книга… она как зеркало.
Они пили чай, говорили о Соне, о жизни, о том, как Тамара Сергеевна начала рисовать вазы с цветами. Впервые Вера видела в ней не свекровь, а женщину, которая тоже искала себя.
— Можно мне иногда видеть Соню? — спросила Тамара Сергеевна. — Я понимаю, что не заслужила, но…
— Приезжайте в субботу, — ответила Вера. — Соня любит ваши пирожки с вишней.
Когда Вера уходила, Тамара Сергеевна обняла её.
— Спасибо, — прошептала она. — За то, что показала, как можно быть честной. И за то, что дала мне шанс.
Вера вышла на улицу, сжимая в руке подписанную книгу. Дождь только начинался, и она подставила лицо каплям, чувствуя, как они смывают остатки прошлого.
Через месяц она начала новую тетрадь. Но теперь она писала не о боли, а о свободе. О том, как научилась любить себя. О том, как её дочь смеётся, когда они вместе пекут печенье. О том, как её голос, наконец, стал слышен.
И где-то в этой тетради родилась идея новой книги — не о прошлом, а о будущем. О женщинах, которые находят в себе силы вставать, даже когда кажется, что весь мир против них.
