Снег скрипел под ногами, словно мир шептал: «Тише, не выдай себя!»
Ане было семнадцать, когда её отец, оглушённый водкой, остался лежать в сугробе у забора. Она нашла его на рассвете, когда спешила на автобус в техникум. Он лежал, уткнувшись лицом в снег, и Аня сначала решила, что он просто уснул. Она присела рядом, трясла его за плечо, звала: «Пап, вставай, холодно же!» Но он не шевелился.
Мать, увидев его, рухнула на колени, раздирая воздух криком. Её босые ноги покраснели от мороза, а вой был таким, что у Ани закололо в висках. Она хотела заплакать, но вместо этого губы сами растянулись в странной, неуместной улыбке. Отец был для неё всем — суровый, но справедливый, он бил всех, когда напивался, но Аню, свою любимицу, трогал реже других.
В семье их было шестеро: Аня, Катя, Лиза, Маша и младший, Семён. Отец мечтал о сыне, но, когда тот родился, уже не обращал на него внимания — устал от бесконечных пелёнок и криков. А вот Аню он брал с собой на рыбалку, на покос, сажал рядом в кабину трактора, когда ехал за дровами.
— Ты у меня умница, в деда пошла, — говорил он, щурясь. — Другие сестры в мать, пустышки. А тебя, Анька, мы в город выучим, в университет. Будешь у нас учёная, гордость семьи.
Университет остался мечтой. После смерти отца Аня забрала документы из школы, отучилась на секретаря в техникуме и вернулась в деревню. Работы не было — только дояркой, да и то ферма разваливалась, переименованная в какое-то «агрохолдинг». Аня вела хозяйство, подрабатывала у двоюродного дяди Григория, который держал пасеку, чинил соседям технику и разводил свиней. Он платил щедро, всегда подкидывал Ане работу: то мёд расфасовать, то дрова поколоть.
— Мог бы и просто денег дать, — ворчала мать. — А то строит из себя барина, а ты у него как прислуга.
— Мам, с чего бы ему нам просто так давать? — огрызалась Аня.
— С того, что несправедливо всё! Одним всё, другим — шиш. Поровну должно быть!
Мать не могла смириться с новой жизнью, где каждый сам за себя. Аня злилась, но молчала. Она брала любую работу, часть денег отдавала матери, часть копила на учёбу. Дядя Григорий, хоть и чудаковатый, был ей опорой.
С Егором она познакомилась в июле. В деревне затеяли стройку — на старых фундаментах, заброшенных ещё с перестройки, начали возводить коттеджи. Егор приехал с бригадой из райцентра: высокий, с тёмными глазами и улыбкой, от которой у Ани дрожали колени. Сначала она просто здоровалась, проходя мимо, потом задерживалась поболтать, а однажды принесла корзинку с пирожками, которые сама испекла. Так и дошло до долгих прогулок под звёздами.
До Егора у Ани никого не было. Не то чтобы парни не липли — ещё как липли, но, насмотревшись на мать, которая рожала одного за другим, Аня боялась повторить её судьбу. Егор был другим. Он говорил тихо, смотрел прямо, и Аня чувствовала: это судьба.
Когда она была маленькой, ей нравился старый мультик про принцессу. Особенно песенка:
Как мы жили, где мы были,
Слёзы лили, сердце билось?
Всё забыли, всё простили,
Лишь друг друга мы нашли.
Так и с Егором — они нашли друг друга. Навсегда.
Но после праздников Егор уехал с бригадой.
— Я вернусь, Анечка, клянусь! — сказал он, целуя её на прощание.
Она верила.
В марте Аня поняла, что беременна. Паника накрыла её, как метель. Рассказать матери? Та прибьёт. Подружкам? Разболтают. Аня знала, что делать в таких случаях — мать не раз ездила в районную больницу, «решать вопросы». Аня решила поступить так же, только тайно. Днём она сидела с племянницей дяди Григория — капризной девчонкой, которая напоминала Ане младших сестёр. Дядя платил хорошо, но Аня боялась предупредить его об отлучке — вдруг решит, что она ненадёжная. Подругу Светку просить не хотелось: та обожала сплетни и злорадство.
— Срок шестнадцать недель, — сказала врач в больнице. — Поздно для аборта. Только рожать.
— Как? — ахнула Аня. — У меня в январе ещё были дни…
— Скудные? — уточнила врач. — Бывает, когда начинаешь половую жизнь. Раньше надо было думать. Парень-то твой женится?
Аня разрыдалась. Егор обещал писать, но ни одного письма не пришло. А председатель посёлка сказал, что стройка закончилась, и рабочие больше не вернутся.
Аня поехала к врачу ещё раз, сгребла все свои сбережения, умоляла:
— Пожалуйста, помогите! Мать меня убьёт!
— Забери деньги, — отрезала врач. — Это против закона. Но выход есть. Есть люди, которые хотят ребёнка, но не могут родить. Они готовы взять здорового малыша. Родить придётся, но я сделаю кесарево — ты даже не увидишь его. Всё будет чисто.
Аня замерла. Отдать ребёнка? Это звучало как из сериала, а не из её жизни. Посоветоваться было не с кем, кроме Ваньки.
Ванька был её другом с детства. В школе он остался на второй год, но Аня всё равно с ним не расставалась. Он был как старший брат: всегда выручал, даже машину отца брал, чтобы отвезти её в больницу.
— Как думаешь, — спросила Аня, — что хуже: аборт или оставить ребёнка в роддоме?
Ванька сплюнул, нахмурился:
— Одинаково паршиво, Ань.
— А если выхода нет?
— Выход, Анютка, всегда есть.
Она не решилась рассказать ему про предложение врача. Но вскоре живот стал заметен, и мать всё поняла. Скандал был страшный:
— Позорище! Что люди скажут?! Вон из дома!
Идти было некуда. Дядя Григорий приютил бы, но у него гостил его старый друг из города, и Аня не хотела мешать. Спасение пришло от Ваньки.
— Мамка сказала, можешь у нас жить, — сказал он. — Комната сестры пустует.
Ванькина мать, хоть и ворчливая, встретила Аню тепло:
— Заходи, милая, не робей. Может, сразу к Ваньке в комнату? Молодое дело, понимаю.
— Это не его ребёнок, — покраснела Аня.
— Да какая разница! У меня старшая тоже не от мужа.
Аня поселилась в комнате сестры Ваньки. На мать она злилась так, что решила: ребёнка отдаст в хорошую семью, а сама уедет учиться — на врача или учительницу, как мечтал отец.
Врач выдала витамины, дала направление на УЗИ в город. Аня поехала с Ванькой. В больнице она чуть не заблудилась, но нашла нужный кабинет. Врач, Ирина Сергеевна, была похожа на кинозвезду — ухоженная, с идеальной причёской. Аня даже подумала: «Вот бы мне так».
— Всё с ребёнком в порядке? — спросила она.
— Результаты будут у твоего врача, — сухо ответила Ирина Сергеевна.
Дома Аня стала замечать, как ребёнок шевелится. И что-то в ней дрогнуло. Она представляла, как оставляет малыша себе, как они вместе в комнате у Ваньки… Но потом вспоминала, что комната чужая, а терпение хозяйки не бесконечное.
Врач злилась, что Аня пропускает визиты:
— Не покажешься — я не гарантирую, что ребёнка возьмут!
— А я, может, передумала! — выпалила Аня. — Хочу оставить его себе!
Врач побледнела:
— Какой передумала? Уговор был! Я людям обещала!
— Ничего я не подписывала, — отрезала Аня, вспомнив сериалы.
— Пожалеешь, — процедила врач.
Аня стала плаксивой. Однажды нашла под забором мёртвого кота Барсика, которого они с Ванькой в детстве спасли. Разрыдалась так, что не могла остановиться. Ванька обнял её, гладил по голове, шептал:
— Успокойся, родная, всё будет хорошо.
И вдруг поцеловал её — в щёки, в губы. Аня отшатнулась:
— Вань, ты чего? Ты же мне как брат!
Он отвернулся, пробормотал:
— Прости. Больше не повторится.
Чёрную машину с номером, похожим на дату её рождения, Аня уже видела, но не могла вспомнить где. Когда она остановилась у дома, Аня не придала значения. Но, идя в магазин за яблоками — тянуло на них нестерпимо, — из машины вышел лысый парень в пуховике:
— Прокатимся?
— Ты кто? — возмутилась Аня.
— От Елены Викторовны, — назвал он имя врача.
Аня села в машину. Они отъехали, и парень сказал:
— Не явишься завтра в больницу — дом спалим.
Сказал спокойно, будто о погоде. Аня кивнула, пообещала приехать.
Она не знала, что делать. Одно было ясно: ребёнка она не отдаст. Но пока решила притвориться, что согласна. Ванька отвёз её в больницу, она соврала, что ей тяжело ездить из-за живота. Про лысого молчала.
А через три недели вернулся Егор. Аня увидела его в окно и бросилась на улицу, в чём была — в старом свитере и тапках. Слёзы текли рекой.
Егор уставился на её живот:
— Это… мой?
— Конечно, твой, глупый! — рассмеялась Аня сквозь слёзы.
Он обнял её так крепко, что она почувствовала: всё будет хорошо. Про врача и лысого она не рассказала — не хотела его пугать. Сказала только, что мать выгнала.
— Поехали со мной, — сказал Егор. — Мама ждёт, ребёнку будет рада.
— Поехали, — кивнула Аня. — Ванька нас отвезёт.
— Какой Ванька? — нахмурился Егор.
— Да он мне как брат, не ревнуй!
Но Егор всё равно косился на Ваньку за ужином. Мать Ваньки настояла, чтобы они поели перед дорогой. Аня собирала вещи, Егор суетился рядом, повторял:
— Не могу поверить, я стану отцом!
Ванька молчал, глядя в стол.
Чёрная машина появилась из ниоткуда. Ванька резко затормозил, Аня ударилась о сиденье, схватилась за живот. Из машины вышли двое — лысый и ещё один, с татуировкой на шее. Аня закричала:
— Они за мной! Хотят ребёнка забрать!
Ванька повернулся:
— Что за хрень?
— Гони, Вань, гони! — умоляла Аня.
Но было поздно. Лысый рванул дверь. Ванька ударил его дверью, потом кулаком. Егор выскочил помогать. Аня сидела, обхватив живот, и шептала: «Только бы с ребёнком всё было хорошо».
Бритоголовые побеждали. Ванька крикнул Егору:
— Гони, я их задержу!
Егор прыгнул за руль, машина рванула. Аня кричала:
— Нельзя Ваньку бросать!
Но Егор гнал, не останавливаясь. Деревья мелькали за окном, фары догоняющей машины сверкали вдали. Аня плакала, гладила живот:
— Нас не догонят. Ванька выкрутится, он сильный.
Но в глубине души она знала: Ванька не выкрутится.
Они доехали до города. Егор привёз Аню к своей матери — доброй женщине с тёплыми руками. Она обняла Аню, как родную.
— Всё будет хорошо, девочка моя, — сказала она.
Аня кивнула, но думала о Ваньке. На следующий день Егор собрал друзей, и они поехали в деревню. Ваньку нашли в больнице — живого, но избитого. Машина была разбита, но он выжил.
— Я же говорил, Анютка, выход всегда есть, — улыбнулся он, когда Аня пришла к нему с корзинкой яблок.
Ребёнок родился здоровым — девочка с тёмными глазами, как у Егора. Аня назвала её Надеждой. Они с Егором поженились, а Ванька стал крёстным.
Но иногда, глядя на дочку, Аня вспоминала ту чёрную машину и тени на снегу. И обещала себе: больше она никогда не будет бежать.