Диана 
Словно молния в ясный день, решение Глебова вырваться из семейных оков ударило его самого с неожиданной силой. Высадив свою возлюбленную Ларису из машины, он бросил ей на прощание тёплый взгляд, полный обещаний, и направил автомобиль к дому. У подъезда он замер, собираясь с духом, словно перед прыжком в холодную воду. Ключ в замке повернулся с лёгким скрипом, будто предвещая бурю.
— Привет, Соня, ты дома? — крикнул Глебов, переступая порог.
— А где мне быть? — донёсся из кухни спокойный голос жены. — Ужинать будешь? Я как раз котлеты собралась жарить.
Глебов глубоко вдохнул. Он поклялся себе быть решительным, разрубить узел лжи одним ударом, как рыцарь из старых легенд. Никаких больше тайн, никаких игр в прятки с совестью. Пока в груди ещё горел огонь новой страсти, он должен был всё сказать.
— Соня, — начал он, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. — Нам нужно поговорить. Я… я хочу уйти. К другой женщине.
Соня, не отрываясь от нарезки овощей, лишь слегка приподняла бровь. Её невозмутимость всегда поражала Глебова — когда-то он даже в шутку прозвал её «Соня Ледяная». Ни ссоры, ни слёзы, ни крики не могли пробить эту броню спокойствия.
— То есть как? — уточнила она, отложив нож. — Котлеты не жарить?
— Жарь, не жарь — дело твоё, — отрезал Глебов, чувствуя, как решимость начинает трещать по швам. — Я серьёзно, Соня. Я ухожу. Я люблю другую.
Обычная женщина, услышав такое, могла бы швырнуть в мужа чем-нибудь тяжёлым или разрыдаться. Но Соня лишь пожала плечами, будто он сообщил, что задержится на работе.
— Ну и ну, — сказала она, вытирая руки о фартук. — А ботинки мои из ремонта принёс?
Глебов опешил. Ботинки? Он готовился к драмам, к сценам, к обвинениям, а она — про ботинки?
— Нет, не принёс, — буркнул он. — Если так надо, сейчас съезжу!
— Вот-вот, — хмыкнула Соня. — Послать тебя за ботинками — ты и те порвёшь. Типичный Глебов.
Он почувствовал, как внутри закипает раздражение. Разговор шёл совсем не так, как он представлял. Где слёзы? Где крики? Где эта буря эмоций, которую он мысленно репетировал?
— Соня, ты вообще слышишь? — вспыхнул он. — Я ухожу! К другой! Это конец, понимаешь?
Соня посмотрела на него, как на ребёнка, который требует конфету перед ужином.
— Куда угодно можешь идти, — ответила она. — Твои ботинки-то целы. А мои в ремонте.
Глебов всегда восхищался её невозмутимостью. Когда-то именно это и привлекло его: спокойствие, хозяйственность, умение держать себя в руках. Соня была как скала — непробиваемая, надёжная. Но теперь его сердце пылало к другой — к Ларисе, чья страсть обжигала, как раскалённый песок. И он был готов ради этого сжечь мосты.
— Соня, — сказал он, стараясь добавить в голос нотку трагизма. — Я благодарен тебе за всё, но я люблю другую. Это конец нашей истории.
— Ого, — зевнула Соня. — Любовь, значит? И кто она? Катя из второго подъезда?
Глебов замер, как громом поражённый. Катя? Откуда она знает про Катю? Это было год назад, мимолётное увлечение, о котором он никому не рассказывал.
— Откуда ты… — начал он, но осёкся. — Нет, не Катя. Это другая.
— А, тогда, может, Ирина с работы? — продолжила Соня, будто разгадывала кроссворд. — Та, что вечно в красных туфлях?
У Глебова похолодели ладони. Ирина тоже была в его прошлом. Какого чёрта? Соня что, следила за ним? Или это женская интуиция, о которой пишут в журналах?
— Не угадала, — выдавил он. — Это не Ирина и не Катя. Это… Лариса. Она — моя мечта, моя страсть. Я не могу без неё жить.
Соня прищурилась, и в её глазах мелькнула искра — не то насмешка, не то любопытство.
— Лариса, значит? Лариса Ветрова? Тридцать два года, два кота, аллергия на пыльцу? — уточнила она.
Глебов чуть не рухнул на пол. Это была она. Лариса Ветрова. Как? Откуда?
— Ты что, шпионила за мной? — выдохнул он.
Соня рассмеялась — коротко, но так, что у Глебова мурашки побежали по спине.
— Глупый ты, Глебов, — сказала она. — Я косметолог. Полгорода через мои руки прошло. Думаешь, я не замечу, когда моя клиентка вдруг начинает сиять, как после медового месяца? У Ларисы твоя помада на шее осталась, между прочим.
Глебов почувствовал, как земля уходит из-под ног. Он пытался собраться с мыслями, но они разбегались, как тараканы от света.
— Ну и что? — выпалил он. — Да, Лариса! И я ухожу к ней, ясно?
— Ох, Глебов, — вздохнула Соня. — Ты хоть знаешь, что у твоей «мечты» хронический дерматит? Я как врач говорю: сначала сходи к дерматологу, а потом уже мечтай. И под душ иди, а то пахнешь, как её духи.
— И что мне теперь делать? — растерянно пробормотал он.
Соня посмотрела на него с лёгкой улыбкой, словно знала что-то, чего он никогда не поймёт.
— Котлеты жарить иду, — сказала она. — А ты мойся и думай. Если решишь остаться, я тебе завтра нормальную женщину подберу. Без дерматита и котов. А если уйдёшь… — она сделала паузу, — не забудь мои ботинки из ремонта забрать.
Она ушла на кухню, а Глебов остался стоять посреди комнаты. Его решимость рассыпалась, как карточный домик. Он вдруг понял, что Соня, эта «Ледяная», всегда была на шаг впереди. И, возможно, всегда будет. А где-то в глубине души зашевелилось сомнение: а нужна ли ему эта Лариса? Или всё-таки котлеты и надёжная, непробиваемая Соня — это и есть его настоящая мечта?
Вечер закончился неожиданно. Глебов, так и не решив, что делать, сел за стол. Соня поставила перед ним тарелку с дымящимися котлетами. И, пока он ел, она вдруг сказала:
— Знаешь, Глебов, если уж уходить, то уходи красиво. Завтра я сама отвезу тебя к Ларисе. Но сначала — к дерматологу. И к мастеру по ботинкам. Договорились?
Глебов поперхнулся котлетой. Впервые за вечер он почувствовал, что, возможно, это Соня уходит от него — и делает это с таким изяществом, что он даже не знает, как возразить.
