Вечерняя смена в ординаторской городской больницы всегда была похожа на оживший улей. Медсёстры, сменяя друг друга, обменивались короткими фразами, передавали папки с историями болезней и делились сплетнями, словно пчёлы — нектаром.
Анна поправляла косынку перед старым зеркалом, хмурясь на своё отражение. Тёмные круги под глазами выдавали бессонные ночи, но она всё равно попыталась улыбнуться:
— Выгляжу, будто всю ночь вагоны разгружала, а не спала.
Рядом, развалившись на стуле, сидела Ксения. Она лениво листала журнал, но её взгляд то и дело цеплялся за новенькую санитарку — Еву, которая тихо сортировала бинты в углу.
— Смотри на неё, — шепнула Ксения, наклонившись к Анне. — Ни слова, ни улыбки. Как будто из монастыря сбежала.
Анна только хмыкнула, поправляя шпильку в волосах:
— Работать пришла, а не на подиум. Кому тут манекенщица нужна?
Ксения закатила глаза, но не унималась:
— Слишком уж она странная. Молчит, как будто что-то скрывает. Я таких не люблю.
— А ты вообще мало кого любишь, — мягко поддела её Анна. — Может, хватит искать подвох?
Ксения фыркнула, но в её голосе мелькнула нотка обиды:
— Просто интуиция. Что-то с ней не так.
Ева, словно не замечая их разговора, продолжала аккуратно складывать бинты. За окном сгущалась ночь, а больничный коридор наполнялся звуками: шаги, звяканье инструментов, приглушённые голоса.
— Сегодня консилиум по той девушке из реанимации, — сказала Ксения, сменив тему. — Слышала, её парень чуть ли не живёт у входа?
— Неудивительно, — вздохнула Анна. — Когда такое случается, сердце разрывается. Ты бы смогла решать, кому жить, а кому нет?
Ксения задумалась, глядя в пустоту:
— Честно? Не знаю. Я и свою-то жизнь еле держу в руках.
— А я боюсь не смерти, — тихо сказала Анна. — Боюсь, что однажды перестану чувствовать боль других.
В этот момент из коридора донёсся резкий окрик:
— Санитарка! Быстро сюда!
Ева, не теряя времени, сорвалась с места, оставив за собой лишь лёгкий аромат антисептика.
— Вот и побежала, — хмыкнула Ксения. — Тихоня, а всё равно как магнит.
— Может, в этом и есть её сила, — задумчиво ответила Анна.
Два месяца назад утро в больнице началось с рёва сирены скорой. Ева, тогда ещё новенькая, стояла у окна и смотрела, как у входа толпятся люди. Крики, слёзы, отчаянные жесты. В центре — женщина с растрёпанными волосами и мужчина, чьи кулаки дрожали от ярости.
— Соня! — кричала женщина. — Только не Соня…
Соня была студенткой, яркой, как солнечный день. Длинные каштановые волосы, смех, от которого загорались глаза у всех вокруг, и страсть к мотоциклам. Её парень, Артём, был таким же — вольным ветром, мечтавшим о гонках и свободе. Они были парой, от которой веяло жизнью.
Но в тот день всё изменилось. На трассе выскочил олень. Артём крикнул, но Соня не успела затормозить. Мотоцикл врезался в отбойник. Её привезли в критическом состоянии. Родители винили Артёма.
— Это он! — кричал отец Сони. — Если бы не его проклятые гонки, она была бы жива!
Артём стал тенью больницы. Ночами сидел у входа, днём умолял пустить его к Соне. На асфальте перед больницей он мелом выводил: «Соня, вернись». Его лицо, осунувшееся и бледное, стало частью больничного пейзажа.
Вечером Ева зашла в палату Сони. Тишина, только писк мониторов и запах медикаментов. Она осторожно протирала пол, стараясь не нарушать покой. Иногда бросала взгляд на девушку — даже в коме Соня казалась живой, словно спящая принцесса.
И вдруг раздался шёпот:
— Артём…
Ева замерла, швабра выпала из рук. Сердце бешено заколотилось. Она прислушалась — мониторы молчали, ничего не изменилось.
— Показалось, — пробормотала она, вытирая вспотевшие ладони. — Просто устала.
Закончив уборку, Ева вышла. В коридоре столкнулась с Ксенией.
— Смотри, куда прёшь! — бросила та с насмешкой.
Ева впервые ответила резко:
— А вы смотрите, что говорите.
Ксения опешила, но Ева уже прошла мимо, чувствуя, как внутри загорается что-то новое — решимость.
Сегодня больница гудела, как растревоженный улей. Все говорили о приезде профессора Виктора Соколова, легендарного нейрохирурга из столицы. Его ждали, как мессию, надеясь, что он найдёт способ спасти Соню.
— Думаешь, он сможет? — спросила Анна у Ксении, пока они пили кофе в ординаторской.
— Если кто и сможет, то он, — ответила Ксения. — Но я не верю в чудеса.
По коридорам сновали врачи, мелькали белые халаты, звенели имена специалистов. В воздухе висело напряжение.
Мать Сони, Ирина Павловна, сидела в коридоре, теребя в руках платок. Ева подошла, молча протянула бутылку воды.
— Спасибо, — тихо сказала женщина. — Посидишь со мной?
Ева кивнула и села рядом. Они молчали, пока Ирина не заговорила:
— Знаешь, я потеряла сестру много лет назад. Врач тогда сказал, что шансов нет. Его звали Виктор Соколов. Я винила его, но потом поняла — он сделал всё, что мог. А боль всё равно осталась.
Ева сжала её руку:
— Я тоже потеряла близкого. И до сих пор виню себя, хотя знаю, что шансов не было.
— Главное — не терять веру, — вздохнула Ирина. — Иногда это единственное, что держит нас на плаву.
Когда Ева вышла в коридор, она заметила Артёма у окна. Он выглядел, как призрак, — исхудавший, с потухшим взглядом. Ирина, проходя мимо, тихо сказала:
— Он не уходит. Каждую ночь здесь.
Ева замерла, вспоминая шёпот в палате. Сердце сжалось.
— Я слышала, как Соня назвала его имя, — прошептала она. — Это не было сном. Она звала его.
Ирина ахнула, схватив Еву за руку:
— Ты уверена? Ты правда это слышала?
Ева кивнула, её голос дрожал, но был твёрд:
— Да. Она жива. Её нельзя отключать.
— Тогда бегом! — Ирина вскочила. — Мы должны их остановить!
Ева бросилась по коридору, сердце колотилось, мысли путались. Ксения преградила путь:
— Куда летишь, героиня? Решила стать звездой?
Ева оттолкнула её:
— Отойди! Это важно!
Она ворвалась в кабинет, где уже собрались врачи: главный врач Олег Петрович, профессор Соколов и другие специалисты. Напряжение в комнате можно было резать ножом.
— Не отключайте Соню! — крикнула Ева. — Я слышала её голос! Она произнесла имя Артёма!
Олег Петрович нахмурился:
— Это невозможно. Приборы ничего не показали.
Соколов поднял руку, призывая к тишине:
— Расскажите всё с начала.
Ева, дрожа, рассказала о шёпоте, о том, как Соня звала Артёма. Врачи переглядывались, кто-то покачал головой.
— Это нереально, — пробормотал один из них. — Мониторы бы среагировали.
— А если датчики сбоили? — предположил Соколов.
Олег Петрович отмахнулся:
— Ева, это фантазии. Вы уволены. Ксения, проводите её.
Ксения с довольной ухмылкой взяла Еву за локоть:
— Ну что, доигралась?
Ева опустила голову, чувствуя, как рушится всё, во что она верила.
Собрав вещи, Ева шла по коридору, не встречая ни одного сочувствующего взгляда. На улице она вдохнула холодный воздух и дала волю слезам.
«А если я ошиблась? Если это был просто мой страх?»
Дома она сидела, обнимая старую фотографию брата. Слёзы текли по щекам.
— Прости, Лёша… Я не смогла…
Заснув, она увидела сон: брат, как в детстве, обнял её и сказал:
— Ты сделала всё, что могла, Ева. Не сдавайся.
Утром её разбудил стук в дверь. На пороге стоял Виктор Соколов.
— Можно? — спросил он, потирая виски.
Ева кивнула, не веря своим глазам.
— Соня очнулась, — сказал он. — Артём был рядом. Она открыла глаза и даже произнесла несколько слов.
Ева замерла:
— Правда?
— Да. Датчики были неправильно подключены. Ты была права.
Слёзы хлынули снова, но теперь — от радости. Ева закрыла лицо руками.
— Я так боялась, что ошиблась…
— Ты спасла её, — мягко сказал Соколов. — И ещё: главный врач извинился. Ты восстановлена.
Ева улыбнулась сквозь слёзы:
— Спасибо…
— Почему санитарка? — спросил он вдруг. — Ты могла бы быть врачом.
— Я учусь, — призналась Ева. — Четвёртый курс мединститута. Летом подрабатываю.
Соколов кивнул, задумчиво глядя на неё:
— Ты хотела доказать, что можно спасти, да?
Ева опустила глаза:
— Я злилась на вас. За брата. Думала, если спасу хоть одного человека, станет легче.
— Я не оправдываюсь, — тихо сказал он. — Но иногда мы делаем выбор, который разрывает сердце. И всё равно несём эту боль.
Ева посмотрела ему в глаза:
— Я хочу научиться прощать. И себя тоже.
Соколов улыбнулся:
— Тогда начнём с кофе. Я знаю одно место.
Ева рассмеялась:
— Договорились.
Вечером Ева нервно перебирала вещи в шкафу. Всё казалось либо слишком строгим, либо слишком вычурным. В итоге остановилась на простом зелёном платье.
Соколов ждал у подъезда, улыбнулся:
— Ты выглядишь, как весна.
В кафе играла тихая музыка, свет свечей создавал уют. Ева смеялась, впервые за долгое время чувствуя лёгкость.
— Я думал, что в моём возрасте уже не бывает таких вечеров, — признался Виктор. — Но сегодня я счастлив.
— А я думала, счастье — это просто слово, — ответила Ева.
— Завтра заеду, обсудим практику в моей клинике, — сказал он. — Хочу, чтобы ты была в моей команде.
На следующий день у входа в больницу собрались коллеги. Ксения стояла в стороне, её взгляд был колючим, но она молчала. Когда Соколов подал Еве руку, помогая выйти из машины, все замерли.
Анна подмигнула Еве, не скрывая одобрения. Ксения отвела взгляд.
Ирина Павловна и Артём подошли к Еве. Ирина обняла её, слёзы блестели в глазах:
— Спасибо. Ты вернула мне дочь.
Соколов объявил:
— В моей клинике есть место для Евы. Сначала практика, а там посмотрим.
Ева кивнула, чувствуя, как внутри загорается надежда.
Прошли годы. Ева стала врачом, работала бок о бок с Виктором. Их дом наполнился смехом их сына, Миши.
Однажды вечером, укачивая малыша, Ева смотрела в окно. За стеклом сияли звёзды, и она думала:
«Жизнь — это не только борьба за спасение. Это ещё и умение отпускать боль, прощать и находить свет даже в самых тёмных коридорах. Иногда достаточно одного слова, одного шага, чтобы всё изменилось.»
Она улыбнулась, чувствуя тепло маленькой ладошки в своей руке. Впервые за долгое время мир казался не просто возможным, а настоящим.
