Диана 
Весна ворвалась в деревню, как непрошеный гость, разбудив землю мартовским солнцем, хотя календарь ещё не успел перелистнуть апрель. Снег растаял, оставив лужи, блестящие, как зеркала, а Мария, женщина с руками, огрубевшими от труда, копалась на своём участке. Ей хотелось вдохнуть запах влажной земли, поправить покосившийся забор и, может, даже починить старый сарай, что грозил рухнуть под тяжестью времени.
«Пора бы кур завести, да поросёнка, а ещё кота с собакой», — мечтала она, улыбаясь своим мыслям. Но тут же одёрнула себя: «Хватит, Мария, намечталась. Пора за огород браться». В голове мелькнула картина из детства: босые ноги утопают в тёплой, рыхлой земле, а ветер щекочет кожу.
«Ещё поживём», — бросила она в пустоту, будто споря с кем-то невидимым.
— Здравствуйте! — раздался тонкий голосок.
Мария вздрогнула. У калитки стояла девчушка, лет пятнадцати, в потёртом сером пальто, какие выдают в местных училищах. На ногах — тонкие колготки и хлипкие туфельки, будто из бумаги. «Не по погоде, — подумала Мария. — Простудится ведь, глупышка».
— Здравствуй, — ответила она сдержанно. — Чего надо?
— Простите, можно… в туалет зайти? — девочка переминалась с ноги на ногу.
— Ого, ну иди. Вон, прямо и за угол.
Девчушка шмыгнула во двор, а Мария, прищурившись, наблюдала за ней. Вернувшись, та робко улыбнулась:
— Спасибо, вы меня выручили. А вы… случайно не сдаёте комнату? Я квартиру ищу. В общаге жить не хочу — там шумно, пьют, парни всякие…
— Комнату? — удивилась Мария. — А на что тебе?
— Хотела снять… Пять рублей могу платить, больше нет.
— Пять рублей? — Мария усмехнулась. — Ну, зайди в дом, поговорим.
— Ой, а можно ещё раз в туалет? — пискнула девочка.
— Да ты что? Беги уж…
В доме Мария усадила гостью за стол.
— Как звать-то тебя?
— Лиза, — тихо ответила та, глядя в пол.
— Лиза, значит. Ну, говори, зачем пришла? И не ври.
Девочка молчала, теребя край пальто.
— Лиза, я жду, — настаивала Мария.
— Простите… Вы… Вы Мария Семёновна Ковалёва?
— Ну, я. А ты откуда знаешь?
Лиза подняла глаза, полные слёз:
— Ты… моя мама. Я твоя дочка.
Мария замерла. Лицо её, обветренное годами, не выдало ни тени эмоции, но внутри всё сжалось.
— Лиза… — прошептала она. — Доченька…
— Да, мамочка! — Лиза всхлипнула. — Я искала тебя! В детдоме не давали адрес, говорили, что нельзя. Но я не сдавалась. Учительница помогла, Светлана Ивановна, добрая такая. Мы нашли твоё имя, адрес… И вот я здесь!
Слёзы текли по щекам Марии, но она молчала, будто боясь спугнуть момент. Лиза бросилась к ней, обнимая так крепко, словно хотела удержать навсегда.
— Мамочка, я знала, что ты не бросала меня! Они врали, а я верила…
Мария обняла девочку, её загрубевшие руки дрожали, цепляясь за тонкую кофту Лизы. Они сидели так долго, не говоря ни слова. Всё было ясно без слов.
Позже Мария, вспоминая бабкины рецепты, суетилась: грела воду, заваривала травы, лечила Лизу от простуды. «Доченька, Лизонька», — повторяла она, глядя на спящую девочку. Жизнь обрела смысл.
— Мамуль! — Лиза, разрумянившаяся, с пирожком в руке, сияла. За месяцы с Марией она окрепла, щёки округлились, а нарядное платье, сшитое матерью, делало её похожей на куколку.
— Ну, что опять, подлизка? — улыбнулась Мария, сама будто помолодевшая.
— Мам, я влюбилась! — выпалила Лиза. — Его зовут Миша. Он такой… хороший. Хочет с тобой познакомиться.
Мария замерла. «Вот и всё, — подумала она. — Счастье дали, теперь забирают».
— Мамочка, ты чего? — Лиза заметила тень на её лице.
— Ничего, доченька. Выросла ты быстро… Прости, не налюбовалась тобой.
— Мама, да что ты! — Лиза обняла её. — Мы с Мишей внуков тебе нарожаем! Ты моя, навсегда. Как ты могла подумать, что я уйду?
Миша оказался парнем основательным: деревенский, работящий, с добрыми глазами. Мария одобрила. «За такого и отдать не жалко», — решила она.
Жизнь закружилась. Мария шила на заказ, Лиза помогала, а Миша с братьями чинил дом, строил баню, мастерил сарай для поросёнка. Дом ожил, наполнился смехом и теплом. Мария чувствовала, как её сердце оттаивает после лет одиночества.
Ночами, правда, накатывало. Воспоминания о прошлом — о бурной молодости, о воре, с которым сбежала, о ребёнке, которого не сберегла, — жгли душу. Лиза, заслышав стоны, прибегала:
— Мам, что болит?
— Ничего, спи, родная, — шептала Мария, прижимая дочку.
Свадьбу сыграли скромно, но весело. Лиза с Мишей остались жить с Марией, и вскоре дом огласил детский плач — родился внук, Сашенька.
— В честь моей мамы назвали, — улыбалась Мария коллегам на швейной мастерской. — Строгая была, но справедливая.
Внук стал центром её мира. А когда родилась внучка, Катенька, Мария нашила ей платьев, словно для принцессы. Детский смех не умолкал.
Но всё чаще грудь Марии сдавливало. Она молчала, не хотела тревожить Лизу. Пока однажды не стало совсем плохо.
— Мама, почему не сказала? — плакала Лиза в больнице.
— Всё хорошо, доченька, — шептала Мария.
— Поздно, — сказал врач. — Мы сделали всё, что могли.
Лиза рыдала, держа мать за руку.
— Доченька, — еле слышно начала Мария. — Прости… Я не твоя мама. Я… украла тебя. Прости, Лизонька.
— Мама! — Лиза сжала её руку. — Ты моя, слышишь? Моя настоящая мама! Не смей так говорить!
— Там… дневник… Прочти, — выдохнула Мария. — Я люблю тебя, детка.
— И я тебя, мамочка…
Лиза сидела в комнате матери, листая потрёпанную тетрадь. Там была вся жизнь Марии. Жестокая, полная ошибок, но искренняя. Мать, что била за малейшую провинность. Отец, погибший на войне. Юность, бурлящая, как река. Любовь к разбойнику, что увёл её в омут воровской жизни. Потерянный ребёнок, вымерзший в снегу. Одиночество. И диагноз: «Жить недолго».
Мария писала: «Думала, умру одна. Но пришла Лиза. Доченька. Не моя, но моя. Хотела хоть чуть-чуть почувствовать, что такое быть мамой. А потом поверила, что достойна. Прости, Лизонька, за ворованное счастье».
Лиза плакала, прижимая тетрадь к груди.
— Мамочка, я знала… — шептала она. — Я нашла ту, что родила меня. Она отказалась от меня. Ей я была обузой. А ты… Ты моя мама.
Лиза вспоминала, как болела той зимой, как Мария ночи напролёт сидела рядом. «Ты моя родная», — повторяла она тогда.
— Спасибо, что ошиблись там, наверху, — шептала Лиза. — Ты моя мама…
Годы шли. Лиза с Мишей растили детей. Дом, построенный их руками, стал большим и тёплым. На могиле Марии росла берёзка, будто храня её тепло.
— Бабушка Маша добрая была? — спрашивала маленькая Катя, Лизина дочка.
— Самая добрая, — отвечала Лиза, улыбаясь.
— А красивая?
— Как звезда, Катенька.
— А меня в честь неё назвали?
— Да, милая. Мы с папой любили бабушку Машу.
— Она меня видит? — Катя положила на могилку венок из ромашек.
— Конечно, видит, — шептала Лиза. — И любит тебя, как я.
Ветер подхватил её слова, унося к звёздам. А в деревне поговаривали, что Мария, укравшая чужое счастье, оставила после себя свет, который не гаснет. Лиза открыла швейную мастерскую, назвав её «Мария». Каждый стежок был посвящён матери. А в доме, где смеялись дети, казалось, звучал тихий голос: «Ещё поживём, доченька».
