Диана 
Встреча в аэропорту пахла кофе и чужими ожиданиями.
Катя стояла в толпе, сжимая в руках бумажный стаканчик, и пыталась угадать, какой теперь стала ее сестра Маша. Они не виделись семнадцать лет, и Катя даже не знала, какого цвета у сестры волосы или носит ли она все те же смешные огромные очки, как в юности. Проще было притвориться, что она просто хочет помириться, хотя никакой ссоры, по сути, и не было — только годы молчания, разделившие их, как океан.
Катя зевала, борясь с усталостью. Обычно в это время она уже спала, но сегодня ей пришлось тащиться в аэропорт, чтобы встретить сестру. Рейс задерживался, и она лениво разглядывала людей вокруг: пожилая женщина с чемоданом, молодой парень, нервно теребящий телефон, и девочка лет шести, дремлющая на скамейке, подложив под голову рюкзачок. Катя и сама бы с радостью прилегла, но вместо этого прислонилась к холодной стене и закрыла глаза. В памяти всплывали старые фотографии Маши: вот она, двадцатилетняя, с длинной косой, улыбается на фоне Колизея; вот она в ярком шарфе на каком-то азиатском рынке. Свежих снимков в соцсетях не было, и Катя представляла сестру то с короткой стрижкой, то с модным каре и неизменной чашкой эспрессо в руке.
Она чуть не пропустила момент, когда пассажиры начали выходить. Шум толпы изменился: послышались радостные возгласы, кто-то обнимался, кто-то спешил к выходу. Катя вглядывалась в лица, пока не заметила женщину с короткими, слегка поседевшими волосами, в простом сером пальто и с потрепанной дорожной сумкой. Маша. Она узнала сестру сразу, несмотря на годы. Маша тоже заметила Катю, и ее лицо озарила теплая улыбка.
— Ну здравствуй, сестренка! — сказала Маша, раскинув руки. — Сколько же мы не виделись?
Катя неловко улыбнулась, чувствуя, как слова застревают в горле.
— Да уж, целую вечность, — выдавила она, обнимая сестру.
Они были сестрами только по отцу. Маша была на десять лет старше, и их детство прошло в странной смеси любви и недопонимания. Когда Кате было тринадцать, Маша уехала из дома, оставив за собой шлейф недосказанных обид. Они виделись лишь раз — на похоронах отца, когда Маша прилетела на два дня, остановилась в отеле и уехала, не попрощавшись. У Кати был еще брат, Дима, сын ее матери. Он погиб в двадцать лет, и эта трагедия, как трещина, разделила их семью еще сильнее. Маша и Дима были погодками, но никогда не ладили: Дима вечно задирал сестру, а та отвечала холодным молчанием. Когда их родители поженились, объединив две семьи после смерти первых супругов, все казалось возможным. Но рождение Кати нарушило хрупкое равновесие. Дима стал ревновать, устраивал истерики, а отчим, отец Маши, не церемонился — наказывал его строго, иногда слишком строго. Катя этого не помнила, но Дима рассказывал ей о тех временах с такой болью, что она не могла не верить.
Маша же всегда была идеальной: помогала по дому, училась на пятерки. Но в шестнадцать она изменилась — начала спорить с отцом, исчезать по вечерам, а потом и вовсе уехала, едва закончив школу. Катя тогда не понимала, что произошло. Ей казалось, что сестра просто сбежала от них всех.
— Автобусы, наверное, уже не ходят, — сказала Катя, глядя на темное небо за окнами аэропорта.
— Давай возьмем такси, — беспечно ответила Маша. — Адрес свой назови, я закажу.
Катя назвала адрес, чувствуя, как щеки горят от неловкости. Она солгала, что телефон сел, хотя он был заряжен. Ей не хотелось платить за такси, но признаться в этом было стыдно. Маша, судя по всему, жила в достатке — в отличие от Кати, чья маленькая квартирка едва ли могла впечатлить.
В такси они молчали, лишь изредка обмениваясь дежурными вопросами: как дела, как работа, как погода. Катя боялась, что сестра начнет сравнивать их жизни, но Маша лишь смотрела в окно, будто вспоминая город. Когда они вошли в квартиру, Катя напряглась, ожидая, что сестра заметит облупившуюся краску на стенах или старый диван. Но Маша вдруг рассмеялась, увидев плюшевую собачку на подушке.
— Боже, это же Тотошка! — воскликнула она, схватив игрушку. — Помнишь, как Дима подарил его тебе на день рождения? Мы полночи спорили, куда его спрятать, чтобы ты не нашла раньше времени!
Катя улыбнулась, хотя сердце кольнула тоска. Эта игрушка была свидетелем всех ее слез, всех ночей, когда она скучала по брату. Но сейчас, глядя на Машу, она почувствовала тепло. Они заварили чай, достали печенье — Маша, как оказалось, до сих пор обожала миндальное курабье. Разговор полился сам собой: о детстве, о папе, о старых соседях. Катя решилась спросить про личную жизнь. Маша пожала плечами:
— Живу одна. Никого нет, и, знаешь, так даже лучше.
Катя кивнула. Она тоже была одна после развода. Сын, которому едва исполнилось пятнадцать, остался с отцом — так он решил сам. Это до сих пор ранило, но говорить об этом Катя не хотела.
Они листали старый альбом, смеялись над смешными прическами, вспоминали, как Дима однажды перевернул миску с тестом на кухне, а Маша пыталась его спасти от гнева отца. Катя чувствовала, как годы разлуки растворяются, но одна мысль не давала покоя: она так и не сказала Маше правду. Мама болела, ей нужна была операция, а денег не хватало. Катя вызвала сестру не просто так — она надеялась, что Маша поможет. Но как сказать об этом? Мама просила не трогать Машу, говорила, что прожила свое, но Катя не могла смириться.
На следующий день Маша потащила ее гулять по старым улочкам. Они пили кофе в кафе, где когда-то ели мороженое, болтали о пустяках. Катя решилась:
— Может, заедем к маме? Она скучает.
Маша нахмурилась, и ее улыбка исчезла.
— Она мне не мама, — отрезала она. — Давай без этого.
Катя не понимала, откуда такая злость. Мама всегда любила Машу, баловала ее, покупала ей платья, хотя Диме доставалось меньше. Но Маша никогда не называла ее мамой, и это обижало.
— Она болеет, Маша. Серьезно. Может, хотя бы поговоришь с ней?
— Катя, хватит, — голос сестры стал жестким. — Я не хочу.
Катя отступила, но не сдалась. Она предложила поехать на кладбище, привести в порядок могилу отца. Маша согласилась, хотя и без энтузиазма. Они красили оградку, убирали листья, молчали. Потом Катя решилась:
— Пойдем к Диме?
Маша замерла. Она не была на похоронах брата. Катя до сих пор не могла ее за это простить. Дима связался с плохой компанией, начал воровать, потом попал в долги. Его нашли мертвым у заброшенного склада. Катя винила себя, что не смогла его вытащить. Маша тогда не приехала, и это стало последней каплей.
Но сейчас сестра кивнула. Они шли молча, пока не остановились у могилы. На фотографии Дима улыбался — таким Катя его и запомнила: с растрепанными волосами и озорным взглядом. Маша смотрела на снимок, и Катя заметила, как дрожат ее плечи. Она плакала.
— Прости, — прошептала Маша, не отрывая взгляда от фотографии. — Я должна была приехать.
Катя не знала, что ответить. Она и сама винила себя за многое.
Вечером, после бутылки вина и старого фильма, Катя решилась на последний шаг.
— Слушай, у меня с деньгами туго, — начала она, глядя в стол. — Работу могу потерять, а еще учебу хочу закончить, но на платное не хватает. Четыреста тысяч.
Маша посмотрела на нее внимательно.
— Это не для учебы, да? Для мамы?
Катя покраснела, но кивнула.
— Я помогу, — просто сказала Маша. — Завтра в банк сходим.
Катя не верила своим ушам. После всех этих лет, после ссор и обид — Маша согласна? Но спросить, почему, она не решилась.
На следующий день в квартиру вошла мама. Катя не ждала ее — мама сама решила приехать, узнав, что Маша в городе. Ее лицо, изможденное болезнью, светилось надеждой. Но Маша, увидев ее, побледнела.
— Линочка, девочка моя! — мама шагнула к ней, но Маша отстранилась.
— Не надо, — холодно сказала она. — Я не хочу.
Катя запаниковала. Она не могла позволить сестре уйти, не теперь, когда они были так близко к примирению.
— Маша, подожди! — крикнула она. — Скажи, что случилось? Почему ты так с ней?
Маша повернулась, и ее глаза сверкнули гневом.
— Она выгнала меня! — выпалила она. — Украла деньги у отца, а свалила на меня! Знала, что он меня не простит!
Катя замерла. Она вспомнила тот случай. Деньги пропали, отец устроил скандал, обвинил Машу. Но Маша тогда призналась, что брала деньги однажды, на что-то важное, и собиралась вернуть. А потом пропала большая сумма, и отец решил, что это снова она.
— Это была я, — тихо сказала Катя, чувствуя, как горло сжимает ком. — Я взяла те деньги. Для Димы. Он был в беде, умолял помочь. Я не знала, что делать, а отец бы не дал. Прости, Маша. Мама тут ни при чем.
Мама ахнула, прикрыв рот рукой.
— Девочки, о чем вы? Я ничего не брала!
Маша смотрела на Катю, пытаясь понять, врет она или нет. Потом ее взгляд смягчился.
— Ты отдала их Диме? — спросила она. — Знала, что это не поможет, но все равно отдала?
Катя кивнула, чувствуя, как слезы жгут глаза.
— Я хотела его спасти.
Маша отвернулась, глядя на фотографию Димы на столе. Она молчала долго, а потом сказала:
— Я тоже хотела. Поэтому и взяла тогда деньги. Для него. Но он не послушал, а отец… Он решил, что я такая же, как Дима.
Катя почувствовала, как земля уходит из-под ног. Маша тоже пыталась спасти брата? Все эти годы она винила себя, думая, что могла предотвратить трагедию?
Мама, шатаясь, опустилась на диван. Ее парик съехал, обнажив лысую голову, и Маша, увидев это, замерла.
— Что с тобой? — тихо спросила она.
— Рак, — ответила мама, глядя в пол. — Операция нужна. Дорого.
Маша сглотнула. Она посмотрела на Катю, потом на маму.
— Я переведу деньги. Сегодня же. Сколько надо?
Катя не верила своим ушам. Мама заплакала, а Маша, помедлив, подошла к ней и обняла. Впервые за все эти годы.
— Прости, что не приехала тогда, — прошептала Маша. — Я просто не могла. Дима… Он был мне братом, несмотря на все.
Они сидели втроем до поздней ночи, листая альбомы, вспоминая Диму, отца, их детство. Катя смотрела на сестру и маму, и ей казалось, что время повернулось вспять. Они снова были семьей.
А наутро, стоя у могилы Димы, Маша положила на холодный камень маленькую плюшевую собачку — ту самую Тотошку.
— Прости, брат, — сказала она тихо. — Мы все тебя любили.
Катя взяла сестру за руку, и они пошли домой. Впервые за семнадцать лет — вместе.
