Диана 
Кира всегда говорила, что любит кофе. Артём — двойной эспрессо, без сахара, с вечной уверенностью в завтрашнем дне. Она — латте с корицей, будто в надежде, что сладость придаст жизни вкус. Он любил порядок. Она — стихийность. Он читал бизнес-книги. Она — романы с загнутыми уголками страниц.
И всё же они были вместе. Три года. Или, как говорила Кира, «десять сезонов и одна осень, когда мы решили, что уже не любим».
— Нам нужно паузу, — сказал он. — Я хочу разобраться.
— А я всё это время не разбиралась? — голос её дрогнул, но взгляд остался твёрдым. — Спасибо, что сказал. А не исчез.
Он ушёл, как будто вынул из её жизни стержень, на котором держалась иллюзия. Несколько дней она не чувствовала времени. Только тишина — та, что давит на грудь, как слишком тяжёлое одеяло.
В ту самую среду, когда казалось, что мир остановился, Кира нашла старую открытку от бабушки. «Помни, милая, даже самая долгая зима когда-нибудь уступит весне». Она заплакала. Но уже не от боли, а от напоминания — у неё тоже есть корни, мечты и право на весну.
— Какао, пожалуйста, — сказала она в уличной кофейне.
— Со взбитыми сливками? — уточнил бариста.
— Да. Почему бы и нет? — впервые за долгое время она улыбнулась.
Лето началось не с календаря, а с этого выбора. Она пошла на танцы — медленные, сальса, и те, где босиком по паркету. Записалась на курс керамики. Вспомнила, как любила лепить в детстве, и впервые почувствовала: глина под пальцами лечит.
На занятия приходил один мужчина — с рыжеватой бородой, в очках, с доброй улыбкой. Он молчал, лепил чашки с неровными краями, и однажды сказал:
— Мне кажется, в несовершенстве — вся красота.
Кира посмотрела на него. Просто кивнула. Её сердце ещё не было готово — но оно открылось. Немного. На дюйм.
В августе написал Артём.
— Ты как? Может, встретимся?
Она не злилась. Не грустила. Просто смотрела в экран, как на старую открытку, которую уже перечитала.
— Я хорошо. Спасибо, что был частью моего пути. Но теперь мне нужно идти дальше — одной. Или с тем, кто будет идти рядом, а не впереди.
И она снова вышла на балкон. Там уже прохладный ветер развевал края платья. Внизу смеялись дети. А на столике стоял чай с бергамотом и открытка от бабушки — как оберег.
Новое лето закончится. Но начнётся осень. А может быть, и что-то большее.
Часть 2: Осень, которая пахла глиной
Сентябрь ворвался в город с ароматом яблок, мокрого асфальта и пряных булочек на каждом углу. Кира снова просыпалась без будильника — её будил мягкий свет, льющийся в окно, и тишина, которая теперь не пугала, а обнимала.
Курс керамики закончился, но она осталась. И стала приходить по субботам в студию — не за тем, чтобы что-то слепить, а просто чтобы быть. Иногда она ставила джаз, варила чай, и смотрела, как чужие пальцы превращают кусок глины в нечто живое.
— Ты снова здесь, — с улыбкой заметил он. Тот самый рыжебородый. Его звали Лев.
— Я не могла иначе. Здесь уютно, — Кира пожаловала плечами.
Он кивнул и поставил перед ней чашку.
— Я принёс пирог. Яблочный. Домашний.
— Ты печёшь? — удивилась она.
— Иногда. Когда не леплю.
Они сидели на полу, ели пирог с рук и пили чай. Говорили ни о чём: о книгах, о детстве, о смешных привычках людей в метро.
— Ты знаешь, — сказала Кира, — раньше я всегда старалась быть «правильной». Удобной. Но теперь я учусь быть просто собой. Это… сложно.
— Быть собой — это всегда немного страшно, — ответил Лев. — Но у тебя получается. И это красиво.
После этих слов она впервые позволила себе заплакать — не от боли, а от облегчения. Он не стал утешать. Просто сидел рядом. И этого было достаточно.
Наступил октябрь. Лев стал частью её суббот. Они вместе пекли пироги, лепили странные вазы и даже поехали в подмосковный лес — собирать листья, как в детстве.
На поляне он протянул ей лист в форме сердца.
— Природа иногда прямолинейна, — усмехнулся он.
Она взяла лист, прижала к груди. Но ничего не сказала.
Однажды вечером, когда дождь стучал в окна, и город прятался в сером, Лев задержался у неё допоздна. Они сидели на диване, завернувшись в один плед.
— Кира, я не спешу. И ты не спеши. Но я рядом. Это важно.
Она посмотрела на него долго. Медленно. А потом коснулась его руки.
— Спасибо, что не просишь быть кем-то. Просто быть.
Прошла зима. Весна. И вот снова лето. Год после Артёма. Но уже совсем другой.
На балконе теперь стояло два кресла. Две чашки чая. А на стене — глиняная плитка, сделанная ею и Львом: неровная, с отпечатками пальцев и надписью — «Мы растём из тишины. И цветём в тепле.»
