Летний вечер окутывал деревню мягким светом, но в этом свете сквозила пустота. На старом деревянном крыльце, с которого облупилась краска, сидела бабушка Анна. Её глаза, потемневшие от времени, были устремлены вдаль — в сторону дороги, по которой давно никто не приходил.
Рядом лежала чашка с чаем, уже остывшим, как и надежды, что сегодня кто-то заглянет. Вот уже третий год как никто не приезжал. Ни сын, ни дочь, ни внуки. Сначала обещали: «Вот на праздники приедем», потом — «Летом обязательно заглянем», а потом звонки стали реже, а последние месяцы — и вовсе тишина. Только короткие сообщения в мессенджере: «Мам, всё хорошо. Работы много. Обнимаем».
Она долго пыталась понять — в чём она виновата. Вспоминала, как растила их одна, пока Иван работал в леспромхозе. Как делала всё, чтобы они не чувствовали ни бедности, ни одиночества. Она берегла их детство, как зеницу ока. И теперь дом, в котором когда-то звучал детский смех, стал глухо молчать.
Иногда она слышала, как ветер доносит сквозь окно прошлое — топот босых ножек по полу, звонкий смех сына, голос дочери: «Мама, а расскажи сказку!» И сердце сжималось от боли — они были рядом, были её миром. А теперь этот мир где-то далеко, в других городах, в суете, где нет места воспоминаниям и старику на крыльце.
Иногда соседи предлагали продать дом, уехать в город, поближе к людям. Но Анна только качала головой. «А вдруг приедут? — думала она. — Вдруг спросят: “Мам, ты где?” А я уехала…»
По вечерам она сидела на крыльце и смотрела вдаль, в пустую дорогу, где не видно ни пыли от машины, ни силуэтов. Она вспоминала свою молодость, свою любовь, свои надежды. И каждый вечер — одно и то же: чай, шаль, закат… и ожидание.
Но даже в этой тишине, даже в этом одиночестве, она оставалась сильной. Её душа жила в прошлом — в песнях, которые они пели с Иваном, в запахе свежего сена, в первом детском слове. И пока жива память, пока жива она — жизнь ещё продолжается. Пусть и в одиночестве.
