Диана 
Голос у Марины дрожал, пальцы до боли сжимали край больничной простыни.
Врач, пожилая женщина с усталыми глазами, смотрела на нее с сочувствием, которое резало сильнее ножа.
— Это редкое заболевание, Марина. Кости в кистях… их просто нет. Мы сделаем все возможное, но вам нужно быть готовой. Это тяжелый путь, — голос врача был мягким, но слова падали, как камни.
Марина не слушала дальше. Она смотрела в окно, где серое небо сливалось с горизонтом. Ее сын, родившийся раньше срока, лежал в реанимации. Она не пошла к нему. Не могла. Не хотела видеть, как он борется за жизнь, зная, что он, возможно, никогда не сможет держать ее за руку.
Все началось с ссоры. Вчера она кричала на Антона, своего гражданского мужа, а он орал в ответ. Они жили вместе, но их отношения трещали по швам. Антон не хотел ребенка, не хотел жениться. Когда Марина узнала, что беременна, ей было тридцать два, и голос матери в телефонной трубке звучал, как приговор: «Когда ты уже начнешь жить нормально? Где муж, где внуки?» Марина решила оставить ребенка, надеясь, что он склеит их с Антоном, как разбитую чашку. Но трещины только углублялись.
Антон переехал к ней, но каждый день напоминал, что это не его выбор. Мать, Вера Павловна, тоже не одобряла: «Этот твой Антон — не мужик, а пустое место». Марина все равно верила, что рождение сына все исправит. Она представляла, как Антон улыбается, держа малыша, как мать обнимает ее, шепча: «Ты молодец». Но реальность оказалась другой.
— Если ребенок будет больной, я не потяну, — сказал Антон еще на третьем месяце. — У меня дядя был инвалидом. Я знаю, что это такое.
Марина тогда промолчала, но его слова засели в ней, как заноза.
Утром, после очередной ссоры, она проснулась от резкой боли. Постель была мокрой. Антон, бледный, метался по квартире, пытаясь вспомнить номер скорой. В больнице все произошло слишком быстро: схватки, крики, запах дезинфекции. А потом — тишина. И слова врача: «Кости в кистях отсутствуют».
Марина не пошла в реанимацию. Она не взяла телефон, когда звонил Антон. Но звонок матери игнорировать не смогла.
— Ну что, родила? — голос Веры Павловны был, как всегда, резким.
Марина сглотнула. Ложь вырвалась сама:
— Он… не выжил.
Молчание на том конце трубки было тяжелее любых слов.
— Ну, ты всегда все делаешь не так, — наконец выдавила мать и бросила трубку.
Марина ждала осуждения, но в больнице на нее смотрели с жалостью. Она попросила Антона избавиться от детских вещей — пеленок, игрушек, кроватки.
— И сам можешь уйти, — добавила она тихо. — Теперь нас ничего не держит.
Она думала, Антон уйдет, но он остался. Стал другим: заботливым, почти нежным. Приносил ей чай, укутывал в плед, шептал, что любит. Когда Марина вернулась из роддома, шел дождь. Она шла пешком, намеренно промокая до нитки, словно хотела смыть с себя вину. Через неделю она слегла с кашлем. Антон вызвал скорую, и диагноз — воспаление легких — отправил ее в больницу на три недели.
В бреду ей снился мальчик. У него были светлые кудри и глаза, похожие на ее собственные. Он смотрел на нее, не говоря ни слова, но его взгляд был тяжелым, как упрек.
После выписки Марина вернулась в роддом. Она хотела узнать, что стало с ее сыном. Бродила по коридорам, пока медсестра, узнав ее, не отвела взгляд.
— Его забрали, — сказала она тихо. — Усыновили. Хорошая семья.
Марина кивнула, чувствуя, как внутри что-то рушится. Она не спросила, кто и куда. Не хотела знать. Или боялась.
Через год Антон сделал ей предложение. Свадьба была скромной, без лишнего шума. Мать ворчала, что Антон — не пара, но Марина уже не слушала. Она думала о мальчике, которого оставила. Каждую ночь он приходил в ее снах, и она просыпалась с мокрыми щеками.
— Когда внуки будут? — спрашивала Вера Павловна по телефону. — Ты хоть обследовалась? Может, вы с Антоном несовместимы?
Марина молчала. Она боялась рожать снова. Боялась, что история повторится. Вместо ответа она сменила тему:
— Я устроилась в бассейн. Буду вести занятия для детей.
— Что за работа? — фыркнула мать. — Нормальную не можешь найти?
Марине нравилась новая работа. Дети тянулись к ней, их смех заглушал пустоту внутри. Она вела группы малышей, учила их держаться на воде. Однажды к ней подошла женщина — молодая, с веснушками и теплой улыбкой.
— Скажите, вы возьмете мальчика с особенностями? У него нет костей в кистях. Он мечтает плавать, говорит, что он как рыбка из мультика.
Марина замерла. Сердце сжалось, как в тот день в роддоме.
— Сколько ему? — спросила она, едва дыша.
— Три года. Его зовут Саша.
Марине стало дурно. Ее сыну могло бы быть три года. Она кивнула:
— Приводите. Я придумаю, как ему помочь.
Саша оказался светловолосым, с живыми глазами. Он говорил так бойко, что Марина удивилась — не знала, что трехлетки могут быть такими. Его ручки, лишенные костей, пугали ее только в первый день. Потом она привыкла. Разработала для него упражнения, чтобы он мог держаться на воде. Саша смеялся, плескался и называл себя «рыбкой». Марина смотрела на него и чувствовала, как сердце разрывается.
— Вам бы своего малыша, — сказала однажды его приемная мать, Света. — Вы так хорошо с детьми.
Марина улыбнулась натянуто.
— Пока не выходит.
— Ох, как я вас понимаю, — вздохнула Света. — Мы с мужем долго не могли. А потом увидели Сашу в базе усыновления. Я сразу поняла: он наш.
Марина почувствовала, как пол уходит из-под ног.
— Он… приемный?
— Да, я не говорила? — удивилась Света.
С того дня Марина стала присматриваться к Саше. Искала в нем свои черты, черты Антона. Попросила у свекрови старое фото мужа. Сходство было пугающим. Но как? Ей же сказали, что его забрали… Или это просто ее воображение?
Она начала болеть чаще, словно тело протестовало против правды. Коллеги косились, руководство намекало на увольнение. Марина и сама хотела уйти, но не могла — деньги были нужны, а у Антона дела шли неважно. Она чувствовала себя предательницей. Обманула мать, Антона, саму себя. И Сашу.
Однажды, когда она снова слегла с температурой, приехала Вера Павловна.
— Хватит химию глотать, я сама тебя вылечу, — заявила она, гремя кастрюлями на кухне.
Марина не выдержала. Слезы хлынули, и она рассказала все: про роддом, про ложь, про Сашу. Мать слушала молча, не перебивая. Потом села рядом, взяла ее за руку.
— Бедная моя, — тихо сказала она. — Не плачь. Все будет хорошо.
Марина показала фото Саши. Мать долго смотрела на снимок.
— Похож на Антона, — наконец сказала она. — Но это не твое дело, Марина. У мальчика есть семья. Ты хочешь все разрушить?
Марина молчала. Она знала, что мать права, но правда жгла изнутри.
— А Антону сказать? — спросила она.
— Зачем? — отрезала мать. — Это твой крест. Нести тебе.
Марина уволилась из бассейна. Не могла больше видеть Сашу, не могла притворяться. Через год родила здорового сына, которого назвали Мишей. Она следила за Сашей в соцсетях, не могла остановиться. Узнавала, как он растет, как радуется жизни.
Когда Саше было четырнадцать, Марина узнала, что ему нужна операция на руках. Она сняла все сбережения, купила дорогой телефон и поехала в школу, где он учился. Пакет с деньгами и подарком передала через охранника, попросив отдать Саше.
— Скажите, что это от… — она запнулась. — От друга.
Она повернулась и пошла прочь, слыша, как Саша кричит ей вслед:
— Эй, подождите! Кто вы?
Марина не обернулась. Она шла, чувствуя, как дождь смешивается со слезами на ее лице. В тот вечер она впервые за много лет не видела во сне мальчика с кудрями. Вместо этого ей приснилась вода — спокойная, глубокая, в которой отражалось небо. И где-то в глубине, едва слышно, звучало эхо детского смеха.
