Солнце лениво растекалось по горизонту, будто кто-то разлил золотую краску на холст неба, а Лиза уже мчалась по пыльной дороге к даче родителей мужа. Её старенький внедорожник подпрыгивал на ухабах, а в салоне витал аромат свежесрезанных пионов, которые она везла в подарок свекрови. Радио бормотало что-то невнятное, но Лиза не вслушивалась — её мысли кружились вокруг списка дел: накрыть стол, прополоть грядки, выслушать очередную байку свёкра о его бурной молодости.
Двадцать два года брака научили её быть образцовой женой и невесткой, даже когда внутри всё кричало от усталости.
На часах — полдень. Лиза приехала на три часа раньше, чем обещала, чтобы удивить всех своей заботой. Дача пряталась за старыми яблонями, забор покосился ещё сильнее с прошлого лета. Она заглушила мотор, вышла из машины и вдохнула тёплый воздух, пропитанный запахом травы и земли.
— Лиза, соберись, — шепнула она себе, поправляя сумку. — Ты справишься.
Дом казался пустым, но из сада доносились голоса. Лиза улыбнулась, ожидая услышать привычный спор о том, как лучше подвязывать огурцы. Она обошла дом с корзиной пионов в руках, но замерла, когда её имя прозвучало в разговоре.
— Лиза, конечно, старается, — говорил свёкор, его голос был хриплым, с ноткой раздражения. — Но, Света, скажи честно, она же не пара нашему Витьке. Слишком… обычная.
Лиза почувствовала, как корзина в руках стала неподъёмной. Она не шевелилась, боясь выдать себя. Свекровь ответила резко, совсем не в своём мягком тоне:
— Обычная? Павел, она двадцать два года пашет для него! А он? Думаешь, я слепая? Эти его «поездки по работе»… с кем он там, год уже? Или больше?
— Тише, Света, — оборвал свёкор. — Это их дело. Витька разберётся. А Лиза… она удобная. Не будет копаться, не устроит скандал. Дом держит, молчит — что ещё надо?
Слово «удобная» ударило, как пощёчина. Лиза сжала ручку корзины так, что ногти впились в ладони. Голоса продолжали:
— А если узнает? — спросила свекровь. — Она ведь не глупая, Павел. Что тогда?
— Не узнает, — отрезал свёкор. — Витька не дурак, заметает следы. А Лиза… она его любит. Проглотит, как всегда.
Лиза отступила назад, стараясь не наступить на сухую ветку. Сердце билось так громко, что она боялась, его услышат. Она вернулась к машине, бросила корзину на заднее сиденье и села за руль. Руки дрожали, в голове крутились обрывки: «поездки», «год или больше», «удобная». Все те разы, когда Виктор возвращался с цветами и виноватой улыбкой, Лиза принимала за усталость. Она верила. Всегда верила.
— Какая же я была слепая, — прошептала она, глядя в пустоту.
Слёзы не шли. Вместо них в груди росло что-то тяжёлое, но твёрдое, как гранит. Лиза достала телефон и набрала Виктора. Он ответил почти сразу, с привычной лёгкостью в голосе:
— Лиз, ты уже на даче?
— Да, — её голос был чужим, холодным. — Где ты?
— Скоро буду, только выезжаю. Маме привет передай!
Она сбросила звонок, не ответив. В зеркале заднего вида отражалось её лицо — бледное, с твёрдо сжатыми губами. Лиза вдруг поняла, что не узнаёт себя. Где та женщина, которая смеялась над шутками Виктора, готовила его любимые сырники, гордилась, когда он хвалил её перед друзьями? Её не было.
Когда машина Виктора подъехала, Лиза уже стояла у крыльца, скрестив руки. Он выскочил из машины с той же улыбкой, которая когда-то заставляла её сердце биться быстрее.
— Лиз, ты чего такая хмурая? — он шагнул к ней, но она отступила.
— Виктор, — её голос был спокойным, но острым, как лезвие. — Нам надо поговорить.
Его улыбка дрогнула, и Лиза поняла, что он знает.
Лиза сидела в маленьком кафе на окраине города, где запах свежесваренного эспрессо мешался с ароматом коричных булочек. Напротив неё сидела Катя, подруга-адвокат, которая всегда говорила прямо и постукивала карандашом по столу, когда думала. Лиза смотрела в окно, где прохожие спешили по своим делам, и думала, как странно, что их жизни идут своим чередом, пока её собственная рушится.
— Так, Лиза, — Катя отложила карандаш и посмотрела ей в глаза. — Ты уверена? Развод — это не шутки. Я могу всё оформить, но мне нужно знать, что ты не передумаешь.
Лиза медленно повернула голову. В её взгляде не было слёз, только стальная решимость.
— Уверена, — сказала она. — Катя, я двадцать два года жила для него. Для его семьи. И что? Они называли меня «удобной» за моей спиной. Я не хочу больше быть тенью.
Катя кивнула, будто ждала этого ответа.
— Хорошо. Тогда начнём с имущества. Квартира, машина, дача — что у вас есть? И ещё… — она помедлила. — Ты думаешь об алиментах? Ты ведь не работала, пока была с ним.
Лиза горько усмехнулась.
— Алименты? Нет. Я не хочу от него ничего, кроме свободы.
— Свободы? — Катя приподняла бровь. — Лиза, тебе пятьдесят. Без работы, без сбережений. Ты понимаешь, что начинаешь с нуля?
— Понимаю, — Лиза сжала чашку так, что пальцы побелели. — Но лучше с нуля, чем с ложью. Я найду работу. Я что-нибудь придумаю.
Катя посмотрела на неё долгим взглядом, потом улыбнулась.
— Знаешь, я всегда думала, что ты слишком добрая. А ты, оказывается, из стали.
Лиза не ответила. Она думала о квартире, где каждый угол напоминал о Викторе. Она уже решила, что уедет. Может, снимет что-то маленькое, в тихом месте. Но сначала нужно было встретиться с ним. Он звонил весь вечер, писал: «Лиза, давай поговорим», «Ты всё не так поняла», «Я тебя люблю». Она не ответила ни на одно сообщение.
— Он будет дома сегодня, — сказала Лиза, будто отвечая на свои мысли. — Я хочу сказать ему всё в лицо.
— Справшься? — Катя нахмурилась. — Такие разговоры выматывают.
— Справлюсь, — Лиза посмотрела ей в глаза. — Я должна.
Вечер опустился на город мягко, как пуховое одеяло. Лиза вошла в квартиру и сразу почувствовала, как воздух стал гуще. Виктор сидел в гостиной с бокалом виски, бутылка на столе была почти пустой. Он поднял взгляд, пытаясь казаться расслабленным, но пальцы нервно теребили край свитера.
— Лиза, — начал он, вставая. — Где ты была? Я ждал.
— Не твоё дело, — она бросила сумку на стул и посмотрела на него холодно. — Нам надо поговорить. И не пытайся меня остановить.
Он кивнул, но в его глазах мелькнула паника.
— Хорошо. Говори. Только… давай без криков, ладно?
— Без криков? — Лиза шагнула ближе, и её голос задрожал от гнева. — Ты хочешь, чтобы я была спокойной, после того, как ты врал мне годами? После того, как твои родители называли меня «удобной»?
— Я не врал! — он повысил голос, но тут же осёкся. — Лиза, я… это была ошибка. Маша… она ничего не значит. Это было просто… слабость.
— Слабость? — Лиза почти рассмеялась, но смех был горьким. — А я, значит, что? Твоя прислуга? Та, что стирает, готовит и молчит, пока ты «ошибаешься»?
— Ты всё усложняешь! — он швырнул бокал на стол, и виски расплескалось. — Я всегда тебя ценил, Лиза! Ты моя жена. Я не хотел тебя терять.
— Ценил? — она посмотрела на него так, будто видела впервые. — Ты ценил то, что я не задавала вопросов. Что я верила твоим сказкам. Что я была слепой.
Виктор открыл рот, но замолчал. Лиза видела, как он ищет слова, но она не дала ему шанса.
— Знаешь, что самое больное? — продолжала она, и её голос стал тише, но твёрже. — Я любила тебя. Я думала, мы вместе навсегда. А ты даже не пытался быть честным. Почему, Виктор?
Он опустил голову, и его молчание было громче любых слов. Лиза ждала ответа, но знала, что его не будет.
— Я подаю на развод, — сказала она наконец. — И это не обсуждается.
— Лиза, подожди, — он шагнул к ней, но она остановила его взглядом. — Ты не можешь просто так всё разрушить! У нас же всё было хорошо!
— Хорошо? — она посмотрела на него с усталой улыбкой. — Для тебя, может, и хорошо. А я устала притворяться.
Она повернулась и пошла к спальне, но остановилась на пороге.
— Завтра я уезжаю, — бросила она, не оборачиваясь. — Собери свои вещи. Или мои. Мне всё равно.
Дверь закрылась с тихим щелчком, но для Лизы это был звук новой жизни. Она прислонилась к стене, чувствуя, как сердце бьётся ровно, спокойно. Впервые за годы она не знала, что будет завтра. И это было… освобождение.
Утро в маленьком домике у реки было таким, будто мир заново рождался. Лиза проснулась от шума воды и пения птиц. Она потянулась, чувствуя лёгкость, которой не знала раньше. Кофе, заваренный в старой турке, пах свободой.
Она вышла на веранду с кружкой в руках и села в кресло-качалку. Река искрилась под солнцем, а на другом берегу паслись лошади, лениво помахивая хвостами. Лиза смотрела на них и думала, что впервые живёт для себя. Сегодня она могла делать что угодно — или ничего. И это было её выбор.
— Доброе утро, Лиза! — раздался голос, и она обернулась. Хозяйка дома, Вера Ивановна, шла по тропинке с корзиной в руках. Её лицо, покрытое морщинами, светилось теплом.
— Доброе, Вера Ивановна, — улыбнулась Лиза. — Это вы вчера цветы оставили?
— А то кто же? — старушка подмигнула. — Цветы душу греют. Вот, держи, — она протянула корзину. — Яйца, творог, мёд. Небось в городе всё химией кормили?
Лиза взяла корзину, чувствуя, как тепло разливается в груди. Эти простые вещи — мёд, цветы, улыбка — значили больше, чем все ужины в ресторанах, куда Виктор водил её «по праздникам».
— Спасибо, — сказала она искренне. — Это… это так вовремя.
Вера Ивановна посмотрела на неё, будто видела насквозь.
— Жизнь, она, знаешь, как река, — сказала она тихо. — Иногда мутная, а иногда — чистая, как стекло. Ты не бойся, Лиза. Ты из тех, кто плывёт, а не тонет.
Лиза кивнула, проглотив ком в горле. Ей было пятьдесят, но в этот момент она чувствовала себя молодой, полной сил.
— Пойду я, — Вера Ивановна похлопала её по плечу. — А ты заходи, у меня варенье из облепихи — пальчики оближешь.
Лиза проводила её взглядом и вернулась в дом. Она решила, что сегодня займётся чем-то для себя. В углу комнаты пылилась коробка, которую она забрала из квартиры почти случайно. Там были её старые вещи — не украшения, а то, что Виктор называл «барахлом». Она открыла коробку и достала альбом с карандашами. Страницы были пожелтевшими, но рисунки — цветы, пейзажи, лица — всё ещё дышали жизнью.
— Ну, здравствуй, — шепнула она, проводя пальцем по наброску леса. — Пора вспомнить, кто я.
Она взяла карандаш и начала рисовать. Линии сначала дрожали, но с каждым штрихом рука становилась увереннее. Лиза рисовала реку, лошадей, тень от старого дуба у дома. Время исчезло, и когда она отложила карандаш, на странице ожил её новый мир.
— Неплохо, — сказала она вслух и улыбнулась. — Для начала совсем неплохо.
Телефон завибрировал. Катя. Лиза ответила сразу.
— Лиз, привет! — голос подруги был деловым, но тёплым. — Документы готовы. Но есть новость — Виктор хочет встретиться. Говорит, согласен на развод, но просит «поговорить по-человечески». Что скажешь?
Лиза посмотрела на свой рисунок, потом на реку. Она хотела отказаться, но что-то внутри — новая Лиза, которая рисовала и пила кофе из треснувшей кружки, — сказало: «Поставь точку».
— Пусть приезжает, — ответила она. — Но только один раз, Катя. Я не хочу возвращаться назад.
— Уверена? — Катя помолчала. — Я могу быть рядом.
— Не надо, — Лиза улыбнулась. — Я справлюсь.
Она вернулась к рисунку и добавила к пейзажу фигуру — женщину, стоящую у воды, с распущенными волосами. Это была она — не та, что готовила сырники, а та, что училась жить заново.
Виктор приехал к вечеру следующего дня. Лиза вышла на крыльцо, услышав шум мотора. Он стоял у машины, в старой куртке, но выглядел уставшим, с тёмными кругами под глазами. Она не почувствовала ни жалости, ни злости — только пустоту.
— Лиза, — начал он, шагнув ближе. — Спасибо, что согласилась. Я хочу объяснить.
— Объяснить? — она скрестила руки, глядя на него спокойно. — Виктор, я всё знаю. Ты объяснял двадцать два года. Хватит.
Он замялся, будто не ожидал её твёрдости.
— Я не хочу, чтобы ты думала, что всё было зря, — сказал он. — Ты была лучшей. Я сам всё испортил. Прости.
Лиза молчала, ожидая, что его слова что-то изменят. Но ничего не произошло. Перед ней стоял человек, который был частью её прошлого, но больше не имел власти над её будущим.
— Я не злюсь, — сказала она тихо. — И не жалею. Но я больше не твоя жена. Подпиши бумаги и живи своей жизнью.
Он хотел что-то сказать, но Лиза повернулась и ушла в дом. Когда она закрыла дверь, шум мотора стих вдали. Она подошла к столу, где лежал её рисунок, и добавила к фигуре женщины лёгкую улыбку.
— Это всё, — шепнула она реке. — Теперь только вперёд.
Дни в домике у реки текли, как вода — неспешно, но с силой. Лиза привыкла к новому ритму: утренний кофе на веранде, прогулки по берегу, вечера с карандашами. Она рисовала всё больше — не только реку, но и свои мечты: цветы, которых не существовало, лица, которые видела во снах. Иногда она напевала, чего не делала годами. Это было странно и… правильно.
Вера Ивановна заходила почти каждый день — то с пирогами, то с историями о соседях. Лиза узнала, что в городке есть ярмарка, где продают всё, от варенья до вышивки, и клуб, где местные собираются петь и танцевать. Вера Ивановна намекала, что Лизе стоит заглянуть, но она пока отмахивалась. Ей хватало реки и своих мыслей.
Однажды утром, раскладывая рисунки на столе, Лиза услышала стук в дверь. На пороге стояла Вера Ивановна с незнакомкой — худощавой, с короткими седыми волосами и глазами, которые искрились любопытством.
— Лиза, знакомься, это Оксана, — сказала Вера Ивановна. — Она у нас местный художник и хозяйка лавки на ярмарке. Я ей про твои рисунки рассказала, вот она и пришла.
Лиза растерялась, но пригласила гостью войти. Оксана сразу подошла к столу и принялась разглядывать работы. Лиза чувствовала себя так, будто кто-то читает её мысли, но взгляд Оксаны был не любопытным, а восхищённым.
— Это всё ты? — спросила она, держа набросок с женщиной у реки. — У тебя талант, Лиза. Почему не показываешь никому?
— Это просто… для себя, — ответила Лиза, пожав плечами. — Я не думала, что это кому-то нужно.
— Нужно, — отрезала Оксана. — Принеси пару работ на ярмарку. У меня в лавке есть уголок для местных. Попробуешь?
Лиза хотела отказаться, но что-то в голосе Оксаны — тёплое, но твёрдое — остановило её. Почему нет? Её жизнь уже изменилась, и каждый шаг в неизвестность был лучше, чем она ожидала.
— Хорошо, — сказала она. — Попробую.
Оксана улыбнулась, будто выиграла пари.
— Вот и отлично. В субботу жду.
Ярмарка гудела: торговцы расхваливали мёд и сыр, дети бегали с деревянными игрушками, старушки спорили о цене на зелень. Лиза несла три рисунка, завёрнутые в старую ткань, и чувствовала себя школьницей перед экзаменом. Оксана встретила её у лавки — маленького домика, заваленного красками, глиной и тканями.
— Давай сюда, — Оксана забрала рисунки и начала развешивать их на стойке. — Не тушуйся, здесь все свои.
Лиза кивнула, но сердце колотилось. Она отошла в сторону, притворяясь, что разглядывает соседние прилавки, но следила за своей стойкой. Люди останавливались, разглядывали её работы. Кто-то проходил мимо, но некоторые задерживались, улыбались.
К обеду Оксана помахала ей.
— Лиза, иди сюда! Твой портрет Веры Ивановны купили!
— Купили? — Лиза подошла, не веря.
— Ага, — Оксана сунула ей несколько купюр. — И цветы твои приглянулись. Одна женщина обещала вернуться.
Лиза смотрела на деньги, и ей хотелось смеяться и плакать. Это были не просто деньги — это было доказательство, что её мир, её руки, её мысли что-то значат. Она спрятала купюры и улыбнулась так широко, что Оксана рассмеялась.
— Ну вот, теперь ты наша, — сказала она. — Привыкай.
К вечеру продали ещё один рисунок — цветы, которых не существовало. Лиза возвращалась в домик, напевая, и уже думала, как попробует акварель. Она чувствовала себя живой — не чьей-то женой, а собой.
Сообщение от Кати пришло вечером: «Виктор подписал бумаги. Ты свободна». Лиза прочитала это дважды, ожидая боли, но почувствовала только лёгкость. Она отложила телефон и вышла на веранду. Река шептала что-то своё, и Лиза улыбнулась.
— Свободна, — сказала она вслух, и слово это было как ветер.
Она взяла карандаш и начала новый рисунок — женщину, идущую по тропинке с корзиной цветов. Женщина улыбалась, и Лиза знала, что это она сама.
Осень пришла тихо, укутав городок в жёлтые листья и запах прелой травы. Лиза полюбила это время — оно было честным, как её новая жизнь. Каждое утро она пила чай на веранде, завернувшись в плед, и смотрела, как туман стелется над рекой. Её альбом толстел от рисунков, а в углу комнаты росла стопка холстов, купленных на вырученные деньги.
Ярмарка стала частью её суббот. Лиза уже не пряталась, а стояла у своей стойки, болтая с покупателями. Её работы узнавали — не только местные, но и приезжие, которые искали что-то «живое», как сказала одна женщина, купившая пейзаж. Оксана шутила, что Лиза скоро станет звездой городка, но Лиза только смеялась. Ей не нужна была слава — ей хватало того, что её рисунки трогали людей.
Однажды Вера Ивановна, принеся пироги, хлопнула себя по лбу.
— Совсем забыла! Завтра в клубе вечер — песни, танцы, всё как надо. Оксана записала тебя на выставку. Сказала, твои работы надо показать всем.
Лиза поперхнулась чаем.
— Какую выставку? — она уставилась на Веру Ивановну. — Я не соглашалась!
— А я за тебя согласилась, — старушка хитро улыбнулась. — Лиза, хватит прятаться. Ты теперь наша. Покажи, что умеешь.
Лиза хотела возразить, но в глазах Веры Ивановны было столько тепла, что она только вздохнула.
— Ладно. Но если я там сгорю от стыда, это на твоей совести.
Клуб был небольшим, с деревянным полом и запахом старой бумаги. Внутри гудела толпа: женщины в ярких платьях, мужчины с гармошками, молодёжь, пришедшая за компанию. Лиза принесла пять работ — три рисунка и два холста. Их повесили у окна, и Лиза старалась не смотреть туда, чтобы не нервничать.
Оксана, как всегда, взяла всё в свои руки. Она представляла Лизу всем, будто та была знаменитостью. Лиза краснела, но постепенно расслабилась. Люди подходили, задавали вопросы, хвалили. К середине вечера к ней подошла женщина её возраста, с тёмными волосами и тёплой улыбкой.
— Это вы рисовали? — спросила она, указывая на холст с женщиной на тропинке. — Там столько… свободы. Как будто я её знаю.
— Спасибо, — Лиза улыбнулась. — Это, наверное, я сама. Та, какой хочу быть.
— Красиво сказано, — женщина протянула руку. — Я Нина, преподаю в местной школе. Веду кружок рисования для детей. Смотрю на ваши работы и думаю — вам бы к нам.
Лиза растерялась. Преподавать? Она никогда об этом не думала. Но мысль о детях, о красках, о том, как делиться своим миром, зажгла в ней искру.
— Я не знаю, — честно сказала она. — Я никогда не учила. Смогу ли?
— Сможешь, — Нина улыбнулась. — Подумай. Если надумаешь, приходи в школу.
Она ушла, а Лиза осталась стоять, глядя на свой холст. Мысль о кружке засела в голове. Она представила, как сидит с детьми, показывает, как видеть мир через краски. Это пугало и манило.
Вечер закончился поздно. Лиза продала два рисунка и один холст, а второй подарила Вере Ивановне, которая чуть не расплакалась. Когда Лиза вернулась в домик, она чувствовала себя полной — не пустоты, а людей, разговоров, тепла.
На следующее утро Лиза набрала номер Нины. Голос в трубке был таким же тёплым, как накануне.
— Нина? Это Лиза, с выставки, — начала она, чувствуя, как голос дрожит. — Я хочу попробовать. С кружком.
— Серьёзно? — Нина явно улыбалась. — Отлично! Приходи в среду, познакомишься с нашими сорванцами.
Лиза рассмеялась, и напряжение ушло.
— Договорились. Спасибо.
Она подошла к окну. Река текла, как всегда, но теперь Лиза видела в ней не только отражение, а своё будущее. Она взяла карандаш и начала рисовать: детей, бегущих по полю с кистями в руках. Это было не воспоминание — это была её новая жизнь.
Среда наступила быстро. Лиза вошла в класс, сжимая сумку с альбомами. Десяток детей уставились на неё с любопытством. Нина, с пятном краски на щеке, представила её:
— Ребята, это Лиза. Она будет с нами рисовать. И у неё, между прочим, такие картины, что вы ахнете.
Лиза достала рисунок реки и начала:
— Я люблю рисовать то, что чувствую. Вот это река рядом с моим домом. Она помогает мне думать. А вы что любите рисовать?
Дети зашумели: кто-то хотел динозавров, кто-то — космос. Лиза рассмеялась и помогала каждому найти способ показать свой мир. К концу занятия столы были завалены рисунками: кривые ракеты, кошки с крыльями, деревья с глазами. Лиза смотрела на них и чувствовала, как оживает та её часть, что давно спала.
— Ну ты даёшь! — сказала Нина, когда дети убежали. — Они уже спрашивают, придёшь ли завтра. Останешься с нами?
— Останусь, — ответила Лиза, держа рисунок девочки с котом-единорогом. — Это… как дышать.
Кружок стал её новой жизнью. Дважды в неделю она вела занятия, а остальное время рисовала для ярмарки и для себя. Её работы покупали всё чаще, и Оксана уже говорила о выставке в соседнем городе. Но Лиза не торопилась — ей нравилось здесь: скрип веранды, смех детей, запах красок.
В ноябре Лиза получила письмо от Кати — настоящее, в старом конверте. «Я горжусь тобой, — писала подруга. — Слышала, ты теперь художник и учитель. Я всегда знала, что ты найдёшь себя. Приеду к твоей реке».
Лиза ответила длинным письмом — о детях, о реке, о том, как научилась печь пироги с Верой Ивановной. Она писала до ночи, а потом вышла на веранду и посмотрела на звёзды. Они были ярче, чем в городе, и Лиза знала, что её жизнь теперь такая же — ясная, настоящая.
В декабре Лиза решилась на выставку. Оксана организовала всё: арендовала зал, напечатала буклеты с историей «художницы у реки». На открытии было людно: приехали Катя и Нина, пришли Вера Ивановна и дети из кружка. Лиза стояла в стороне, в новом платье и с короткой стрижкой, и чувствовала себя героиней чужого сна.
Люди подходили, благодарили, спрашивали, что вдохновило её. Лиза отвечала честно:
— Жизнь. Та, что я выбрала сама.
К концу вечера продали почти все работы. Лиза не считала деньги — ей важнее были глаза людей, уносивших её картины. Катя обняла её так крепко, что Лиза засмеялась.
— Помнишь, как ты боялась уйти? — сказала Катя. — А теперь посмотри на себя.
Лиза посмотрела — на зал, на друзей, на реку, что ждала её дома. И улыбнулась.
— Я вижу, — ответила она. — И я дома.
Вернувшись в домик, Лиза взяла новый холст. Она рисовала женщину под звёздами, с рекой за спиной и миром впереди. Это была она — не та, что осталась в прошлом, а та, что живёт сейчас.
Но история Лизы не закончилась. Через месяц она получила письмо от галереи в большом городе — её работы заметили и приглашали на новую выставку. А ещё Нина предложила открыть летний лагерь для детей, где Лиза могла бы учить их рисовать под открытым небом. Лиза согласилась, но попросила проводить занятия у реки.
— Это моё место, — сказала она Нине. — Там я нашла себя.
Весной, когда река освободилась ото льда, Лиза стояла на берегу с мольбертом. Дети бегали вокруг, смеялись, пачкались красками. Лиза смотрела на них и думала, что жизнь, которую она боялась потерять, была лишь тенью. Настоящая жизнь началась здесь, у реки, где она научилась не только рисовать, но и жить.
И каждый раз, когда кто-то спрашивал, как она решилась всё изменить, Лиза улыбалась и отвечала:
— Я просто пошла за рекой. Она знает, куда течь.
