Скрип качелей до сих пор звучал в её ушах, как забытая мелодия из детства, которую невозможно вычеркнуть.
На двадцать третьем вокзале Аня, наконец, остановилась. Она стояла на площади, сжимая в руке потрёпанный рюкзак, и смотрела на старый красный шпиль, который казался ей знакомым, словно кадр из сна.
В детском доме Ане никто не верил. Все дети придумывали себе семьи: кто-то говорил о любящей маме, кто-то — о богатом папе, который вот-вот приедет на чёрной машине. Но Аня не выдумывала. Она помнила. Розовое платье, шуршащее, как осенние листья. Торт с тремя свечками, который пах ванилью. И песню, ту самую, что лилась из старого магнитофона: «Ты ушёл, и вокзал молчал, лишь ветер пел о том, как мне больно». Ещё она помнила шкаф — тёмный, тесный, где её прятали, а музыка становилась громче, заглушая голоса взрослых.
— Это просто песня, Ань, — говорили воспитатели, закатывая глаза. — Таню Буланову все слушали в девяностые. Хватит выдумывать.
Но Аня знала: это не выдумки. Её документы сгорели в пожаре, когда ей было четыре. Её и ещё одну девочку, Катю, перевели в другой детдом. Тогда же появилась семейная пара — женщина с усталым взглядом и мужчина в строгом пальто. Они искали «особенного» ребёнка, спасённого чудом. Аню и Катю нарядили, заставили выучить стихи. Катя бойко рассказала про зайку под дождём, а Аня, замерев от страха, вместо стиха начала напевать ту самую песню про вокзал.
— Что за ерунда? — нахмурился мужчина.
Они выбрали Катю. А Аня осталась.
Вокзал из памяти — с красным шпилем и ёлкой на площади — стал её маяком. Выпустившись из детдома, Аня устроилась в кафе официанткой и начала ездить по городам, ища тот самый вокзал. Она была уверена: он приведёт её к семье.
—
**Дорога к себе**
Аня пила. Много. Началось в училище, продолжилось в кафе, где после смены она с девчонками заливала усталость вином. В клубах её угощали, и там же она встретила Диму. С ним они объездили полстраны, ночуя в дешёвых гостиницах, смеясь над мелочами. Но Дима хотел её изменить.
— Брось пить, Ань. Поступи в институт. Ты же можешь больше, — говорил он, глядя ей в глаза.
— Я такая, какая есть! — кричала она в ответ. — Хочешь другую — вали!
Она жалела о своих словах, просила прощения, но однажды Дима просто ушёл. Аня сорвалась: потеряла работу, ночевала у подруг, пару раз спала на улице. Пока не встретила Веру Ивановну, медсестру из поликлиники, куда Аня попала с бронхитом.
— Ты ищешь семью, но сначала найди себя, — сказала Вера Ивановна, глядя на неё с теплом. — Узнай, кто ты, девочка.
Аня дала обещание: не пить, пока не найдёт ответы. И поехала дальше — на восток, в Ижевск, где билетов на обратный путь не оказалось.
—
**Двадцать третий вокзал**
Площадь перед вокзалом была не совсем такой, как в памяти, но что-то в ней отзывалось. Аня пошла наугад, сжимая в кармане маленький фонарик — подарок от парня в поезде. Он был солдатом, шутил, рассказывал байки, а на прощание сунул ей фонарик:
— Бери, пригодится. А если станет скучно — звони.
Она улыбнулась, но номер не записала. В сердце всё ещё жил Дима.
Улицы Ижевска казались чужими. Аня бродила, пока не выронила фонарик. Наклонилась — и замерла. Дом напротив был знаком. Она присела на корточки, чтобы посмотреть на мир с высоты ребёнка. Улица ожила: вот качели, вот облупленный забор. Она пошла дальше, приглядываясь, пока не свернула во двор. Там, на лавочке, она достала бутылку газировки — её защиту от тяги к алкоголю.
Молодая женщина с коляской прошла мимо, посмотрела на Аню и вдруг остановилась.
— Лера? Это ты? — спросила она.
— Нет, я Аня. Вы ошиблись.
Женщина нахмурилась, но потом добавила:
— Ты похожа на одну девушку. Лерку. Мы с ней в школе дружили.
У Ани заколотилось сердце.
— Я ищу родственников. Из детдома. Может, она… моя сестра?
Женщина пожала плечами, но пообещала узнать адрес у сестры. Через минуту она уже диктовала:
— Езжай на автобусе, там прямо и налево. Только не жди многого. Лера с бабушкой живёт, и там… не всё просто.
—
**Встреча**
Подъезд был тёмным, пахло сыростью. Аня поднялась на третий этаж, к квартире 23. Дверь открыл звонок, и на пороге появилась женщина. Светлые волосы, тонкий нос, близко посаженные глаза — как в зеркале. Только старше, с усталым лицом и щербатой улыбкой.
— Ты кто? — спросила она, поправляя старый халат.
— Я Аня. Ищу родственников.
Женщина засмеялась, будто услышала шутку.
— Анька? Серьёзно? Я Лера, твоя сестра! Неужто не помнишь? Я тебя на руках таскала, пока мамка… ну, в общем, пила.
Аня замерла. Лера провела её на кухню — тесную, заваленную посудой. Из комнаты доносился кашель и голос старухи:
— Лер, кто там?
— Да так, подруга! — крикнула Лера и шепнула: — Бабка не в деле, не говори ей ничего, а то психанёт. Чай будешь?
Аня кивнула, не зная, что сказать. Лера заварила чай, швыркая, начала рассказывать. Их мать пила, работала на вокзале, приводила домой мужиков. Леру забрала бабушка, а Аню — детдом. Были ещё сёстры, но где они — Лера не знала.
— Мамка умерла давно, — добавила она. — Спилась. Хочешь, на могилу сходим? Или давай лучше выпьем, помянем.
Аня почувствовала, как тянет к бутылке. Но вспомнила Веру Ивановну. И Диму.
— Не, мне домой надо, — соврала она. — Билет на вечер.
Лера пожала плечами, достала альбом. На старых фото Аня узнала себя — в том самом розовом платье. И торт с тремя свечками.
— Возьми фотку, — сказала Лера. — И приезжай ещё.
—
**Финал**
Билетов на вечер не было. Аня сидела на вокзале, глядя на звёзды над шпилем. Хотелось позвонить Диме, но она знала: там другая жизнь. В рюкзаке снова звякнул фонарик. Он опять раскрутился, и из него выпала бумажка. Номер телефона и надпись: «Позвони, если найдёшь свой вокзал».
Аня улыбнулась. Солдатик из поезда. Почему бы и нет? Она набрала номер.
— Алло? — голос был сонный, но тёплый.
— Это Аня. Я… нашла вокзал.
На том конце засмеялись.
— Ну, рассказывай.
Она начала говорить — про вокзал, про Леру, про себя. И впервые за долгое время почувствовала, что её дорога только начинается.
