Слова, как камни, падали в пропасть между нами, и я не знал, как остановить этот обвал.
— Да сколько можно, Лена? — рявкнул я, сжимая руль так, что костяшки побелели. Она отвернулась к окну, будто хотела раствориться в сером пейзаже за стеклом.
Когда она успела стать такой… чужой? Ещё утром я смотрел на неё и не мог понять: где та искра, что когда-то заставляла моё сердце биться чаще? Теперь — только раздражение, как песок в ботинках. Мы стояли на светофоре, и я чувствовал, как злость кипит во мне, готовясь выплеснуться в резких, ненужных словах.
Лена сопела, уткнувшись в воротник пальто. «Ну давай, ещё и поплачь», — зло подумал я, но промолчал. Мы подъехали к дому, и я, скрипя зубами, открыл ей дверь машины. Она выбралась медленно, нога в гипсе явно мешала. Я подхватил пакеты с продуктами, донёс до квартиры и бросил у порога.
— Поздно буду, — буркнул я, не глядя на неё.
Она кивнула, не поднимая глаз. Я развернулся и ушёл.
В машине я включил радио погромче, чтобы заглушить мысли, и поехал куда глаза глядят. Нужно было выдохнуть. Позвонил Серёге с работы. Тот, как всегда, был в настроении:
— Приезжай, брат, новую игруху обкатываем. Заодно пивка глотнём, потрещим.
Через полчаса я уже сидел у него на диване, с банкой пива в руке. Слово за слово, и я вывалил всё: как Лена меня достала, как быт засосал, как её вечные вопросы про отпуск, про планы, про «а что дальше?» выводят из себя. И про Веронику из маркетинга — молодую, лёгкую, с заразительным смехом и глазами, которые будто обещают, что жизнь может быть проще.
— С Вероникой легко, понимаешь? — говорил я, глядя в пол. — Она смеётся, шутит, не грузит. А Лена… как будто тонну забот на меня повесила.
Серёга молчал, крутил бутылку в руках. Потом вдруг сказал:
— Знаешь, у меня тоже была такая Вероника. Звали Аня. Из-за неё я семью потерял. Дочку теперь раз в месяц вижу, жена замуж вышла, счастлива, говорят. А я? Сначала думал, вот оно, счастье. А потом… пустота. Понимаешь, Игорь, я не то за счастье принял.
Я промолчал. В голове всплыл Ленин голос, её усталые глаза. Телефон завибрировал — Вероника. «Ты звонил?» — весёлый голос, как звон бокалов. Я сбросил. Она перезвонила. Снова сброс.
— Пойду я, Серёг, — пробормотал я, вставая.
На улице было холодно, но в груди горело. Я сидел в машине, смотрел на мигающий экран телефона. Вероника оставила голосовое: «Игорь, ты чего, как пацан малолетний? Давай, заезжай, я дома, красное полусухое на столе».
Я удалил её номер. Не потому, что был таким уж праведником. Просто вдруг понял: от самого себя тошно.
**Елена**
— Почему мы не едем в отпуск в июле? — спросила я тихо, почти шёпотом. И тут же пожалела. Игорь взорвался, как будто я его оскорбила.
— Да что ты привязалась с этим отпуском?! — он ударил по рулю, и я вздрогнула.
Отвернулась к окну, чтобы он не видел слёз. Что я сделала не так? Просто спросила. Последние месяцы он стал чужим — резким, дёрганым. Словно я ему в тягость.
Моя подруга Маша как-то сказала: «Лен, это у него кто-то завёлся. У моего так было. Пришёл как-то с работы, весь такой модный, с новыми словечками — «кринж», «лол», будто пацан с тиктока. А потом оказалось, секретарша из их офиса глазки ему строила».
Маша тогда своего Сашу выставила за дверь. Позвонила свекрови, мол, забирайте своего «подростка» на перевоспитание. Та только посмеялась: «Вези его в детский дом, такого не берём». А потом Саша вернулся, просил прощения, и вроде всё наладилось.
Но Игорь… он другой. Я бы почувствовала, если бы у него кто-то был. Или нет?
В тот вечер я сидела в темноте, у окна, глядя на огни города. Нога ныла, пакеты с продуктами так и стояли у двери. Я думала о нас, о двадцати годах вместе, о детях, которые уже выросли. О том, как страшно потерять всё, что строили.
И вдруг хлопнула дверь. Игорь вошёл, сел напротив.
— Лен, — голос его дрогнул. — Надо поговорить.
Он говорил долго, сбивчиво. То оправдывался, то винился, то упрекал меня в том, что я «вечно в заботах». Я слушала молча.
— Я поеду к маме, — сказала я наконец. — Поживу там. Подумай, Игорь. Реши, что тебе нужно. Я не ставлю ультиматумы, просто… дай нам шанс.
Я собрала сумку и уехала.
Мама встретила меня вопросами:
— Лен, что у вас там? Тараканы завелись?
— Большие, мам. Очень большие, — ответила я, сдерживая слёзы.
— Плакала?
— Аллергия, — соврала я.
Папа молча достал бутылку домашнего вина. Мы сидели на кухне, пили, слушали его армейские байки. Он достал гитару, и мы пели старые песни, пока я не начала клевать носом. Впервые за день я улыбнулась.
**Игорь и Елена**
Утром я проснулась от запаха блинов. На кухне сидел Игорь, уплетал мамины оладьи и что-то рассказывал про «клопов, которых вытравил».
— Привет, Лен, — он улыбнулся, но глаза были серьёзные. — Я всё проверил. Ни тараканов, ни клопов больше нет. И продукты в холодильник убрал.
Я посмотрела на него. В его взгляде было что-то новое — не злость, не раздражение, а… надежда.
— Давай договоримся, Игорь, — сказала я тихо. — Чтобы не травить клопов, их не надо заводить.
— Согласен, — он взял мою руку. — Будем следить. Вместе.
**Эпилог**
Мы вернулись домой. Не сразу всё стало как прежде, но мы учились заново. Ездили к морю, как мечтали когда-то, гуляли по набережной, смеялись над глупыми шутками. Игорь больше не срывался, а я перестала бояться его молчания.
Наш путь не закончился. Он просто стал другим — глубже, честнее. И где-то там, на горизонте, я видела нас — всё ещё вместе, с сединой в волосах, но с теплом в сердцах.
